— Странно… У кого их нет?
— Ты не сердись, — сказала Паша после долгой паузы, прижавшись к плечу Сергея, — а спокойно отвечай мне, ты можешь, наконец, стать другим?
— Каким? — раздраженно спросил он.
— Ну таким, каким был, когда слесарем работал… Простым, доступным для всех, человеком достойным, мужественным, любящим свою семью.
Сергей вспыхнул, но сдержался. Он старался говорить спокойно. Может, она считает, что секретарство избаловало? Чепуха. Ведь к молодежи он хорошо относится, пользуется авторитетом и уважением. Все-таки секретарь райкома комсомола. На последней конференции его снова избрали. Правда, против него голосовали пятьдесят семь делегатов. Ну, а остальные сто пятьдесят проголосовали «за».
— Да, дорогой, — выслушав исповедь его, сказала Паша, — все же ты гораздо хуже, чем кажешься… — И добавила с сожалением: —Да к тому же еще часто выпиваешь.
— Положим, не гак… — отшучивался он, — я убежденный трезвенник; обеими руками голосую за «сухой закон».
— Но пока он у тебя мокрый. Ты кончай свои походы к дружкам.
Она требовала от него прекратить выпивки, быть к себе требовательнее, строже. Ее муж должен стать другим, умнее строить жизнь.
Сергей внимательно слушал и кивал головой. Спорить не надо, сейчас не время. Он обещает «умнее строить жизнь»…
— Правда, у меня все быстро меняется? — спрашивает он Пашу и обнимает ее.
Она смеется. Что верно, то верно. Так быстро, что иногда за ним не уследишь. Ей становится даже весело: «Какой Сергей послушный, смирный! Прямо ангелочек!» Значит, можно влиять на него? Конечно, можно. Надо за него драться, вырвать из рук «влиятельных» дружков. Ведь легче всего развестись и выгнать прочь Сергея. Труднее его спасти, исправить.
Нет, нельзя, не может она ломать семейную жизнь, терять мужа и отца для Светочки.
Занятые разговорами, они не заметили, как машина въехала в Иловайск. Оставалось еще полчаса до отхода поезда Тбилиси — Москва.
ВСЕ ДЛЯ ПОБЕДЫ!
Два года училась Паша в Сельскохозяйственной академии имени Тимирязева. Но на третий год, в счастливый год ее жизни, когда у нее родился сын Валерик, чрезвычайные обстоятельства оторвали ее от учебы.
Каждый год Паша проводила каникулы в Старо-Бешеве. Так было и в то лето 1941 года.
В воскресенье 22 июня она работала в поле, когда узнала, что гитлеровская армия совершила вероломное нападение на нашу Родину.
Небо было чистое, голубое — ни единой тучки. Солнце палило. Ни ветерка, ни дуновения, хотя бы колосок пошевелился. Когда услышали о начале войны, в степи такая тишина настала, что казалось, сдавливает грудь. Девушки стояли, взявшись за руки, и можно было подумать, что они уже никогда не выведут свои запыленные «ЧТЗ» и «СТЗ» в борозды.
— Почему мы здесь? — нарушила молчание Наташа Радченко.
Наташа посмотрела на Пашу. О чем она думает?
— Надо проситься на фронт, всей бригадой влиться в одну танковую часть.
— Не то говоришь, Наташа, — сказала Паша, плечом касаясь Наташиного плеча. — Ты собираешься на фронт? А я, напротив, надумала остаться. Надо же кому-нибудь хлеб давать стране.
— Воля твоя решать, как хочешь, а. только мое место на фронте, — сдержанно ответила Наташа и посмотрела на подруг, как бы ища у них поддержки.
— Найдутся другие, кто заменит нас на тракторе! — крикнула Вера Коссе.
Все заспорили. Леля Ангелина в упор спрашивала Веру Коссе, собирается ли она на фронт. Наташа перебила подруг и стала говорить о том, что им надо лучше работать и завтра же с самого утра переехать на новый участок, чтобы за два дня закончить зяблевую пахоту.
— Ну, это другой разговор. — Паша вскочила на. трактор. — Пора, девоньки!
Работать девушки стали круглые сутки. К первому июля вспахали девятьсот гектаров земли. Бригада Ангелиной работала вблизи шоссе, которое вело на Ростов. День и ночь слышался скрип повозок и мычание гуртов, угоняемых в тыл. Эвакуация шла полным ходом.
В тот день девушки рано закончили работу. Рано ли? Было одиннадцать вечера. Весь хлеб на площади в две с лишним тысячи гектаров был убран до зернышка. В фонд обороны Советской Армии колхозники сдали сверх плана десять тысяч пудов зерна.
Ужин давно приготовлен, но есть никому не хотелось. Потушили свет, легли отдохнуть. Лежали молча, не ощущая усталости, прислушиваясь к новым звукам — звукам, принесенным начавшейся войной. Отчетливо слышался цокот копыт военных патрулей.
— Ты не спишь, Наташа? — спросила Паша, обнимая подругу. — Спи… завтра с утра снова пахать.
Наташа поднялась, подошла к окну.
— Темно и грустно. Ни огонька в деревне… Призваться, душно мне здесь… Я бы молнией понеслась на танке. Если бы ты знала, как мне хочется на фронт, мстить злому врагу! Такую жизнь покалечил, гад!
Испытующе, как бы взвешивая силу своей подруги, Паша осмотрела ее с ног до головы, сказала:
— Ух, ты у нас боевая, сильная… Пустила бы на войну, но боюсь, что без меня скучать будешь.
— Тогда давай вдвоем, Паша. — В больших черных ее глазах зажглись огоньки. — Сергея оставь со Светочкой и Валериком, а сама просись на фронт.
Но Паша только усмехнулась.
— Глупенькая ты, Наташка… Кто же нам позволит такое делать? Нет, мы хлеб фронту давать обязаны Ясно?
До сознания Наташи не доходили слова бригадира трактористов Ангелиной. Она прикусила губу от обиды, проклиная себя в душе, что в первый день войны не подалась в райвоенкомат.
«Ну, хорошо, допустим, Паша, тебя, бригадира, не пускают на войну, но какое это имеет отношение ко мне, рядовой трактористке? — мысленно обращалась к ней Наташа. — После реорганизации тракторной бригады в марьяновском колхозе я добровольно пришла к тебе работать. Надеялась, что в любой момент, когда только потребую, ты поможешь мне уехать на фронт. А ты? Читаешь лекции по политграмоте и не отпускаешь из бригады. Это, Паша, несправедливо. Что-то ты дипломатничаешь! Не похлопочешь за меня, сама добьюсь отправки в любую танковую часть…»
Размышления ее прервала Паша.
— Ты еще не спишь?
— Нет. А что? Может, надумала похлопотать за меня в военкомате?
— Да, чтобы высекли упрямую подруженьку, — усмехнулась Паша.
Наташа не ответила. Тяжело дыша, она чуть приподнялась и выглянула в окно. Рассвет еще не наступал. В эту минуту кто-то шумно постучал в дверь вагончика. Паша стремительно вскочила, зажгла огарок свечи.
Паша не поверила своим глазам. Вошел Сергей, а с ним брат Наташи, черноглазый, с черной как смоль копной волос — Петр.
— Это ты, Сергей? — воскликнула Паша, разглядывая его. Вид у него был утомленный. Воспаленные глаза. Лицо заросло щетиной.
— А что? Не может быть? — смеясь и обнимая ее, отозвался Сергей. — Собственной персоной, самолично.
Девушки повскакали с коек и обступили Сергея и Петра.
— Соскучились, друзья? — перекрывая шум, спросила Наташа.
— Откровенно говоря, нет… Некогда было.
Так больно отозвались в Паше слова «некогда было», что она была готова воскликнуть: «Мой Сережа не умеет скучать. Это чувство чуждо ему». Но она смолчала, и только ее побледневшее лицо выражало волнение. За два месяца работы в поле Сергей не нашел времени, чтобы поинтересоваться, как живет и работает его жена, бригадир тракторной бригады, в чем нуждаются ее подруги. Ведь время тревожное. Война!.
Вера Коссе тут же заметила, что такое объяснение не делает чести секретарю райкома комсомола. Надо проявлять постоянную заботу'о комсомолках-трактористках, работающих для победы над врагом, вникать в их дела, помогать им по силе возможности.
— Ах ты, кусачая! — поначалу задетый такой прямотой и оторопевший, громко произнес Сергей. — Каюсь, виноват, исправлюсь.
Последнюю фразу Сергей добавил только потому, что не хотел накалять обстановку и вызывать девчат на критику. Их только затронь, попробуй отвертеться! И Паша, будто только и ждала открытого признания от Сергея, подавляя суровость, сказала: