В это время к столу подошел тот самый Евсей Петрович, которого они видели у кукурузного поля.
— И вы тут?
— Прибег для заправки… сил набираться для того, чтоб отразить возможное нападение грачей, — отшучивался Евсей Петрович.
Пребывание в колхозе затягивалось. Остаток дня Паша и Антон в сопровождении Ивана Петровича осматривали, или, вернее сказать, ощупывали пшеничные массивы, посевы проса, гречихи. Все радовало глаз.
Повариха Ивановна за вагончиком накрыла стол. Солнце еще палило, деревья, совсем молодые, не давали даже намека на тень.
— Жарко, Паша? — спросил Иван Петрович.
— Не от солнцепека, — она сдержанно усмехнулась. — Интересно узнать, скоро ли приедет Ломако.
— Поспорить не с кем? Скучаешь?
Паша не отвела вопроса. Да, она хочет поговорить с Ломако, ведь чувствуется, что он настоящий хозяин и большой специалист.
Внезапно Иван Петрович вышел из-за стола. Паша не спускала с него глаз. Она давно знала Ивана Петровича. Месяц назад ему исполнилось сорок лет, но он — высокий, широкий в кости, подвижной — выглядел лет на десять моложе. Ему шла короткая, почти мальчишеская, стрижка, как у самой Паши. Одет он был на военный лад: в подпоясанную широким ремнем суконную цвета хаки гимнастерку с отложным воротником. Одним словом, гвардеец! Высокие сапоги начищены до блеска, хоть как в зеркало в них смотрись. Пухно поймал ее взгляд.
— Скоро уборочная… запылятся, — с усмешкой сказал он. — Сейчас пора перебираться на первое место в соревновании. Так решили мы. А решение наше твердое. Сама знаешь, какие в бригаде ребята. Ведь до войны у нас Наташа работала, тоже умела приличные урожаи собирать. Помнишь то время?
Наташа Радченко! Ей было всего шестнадцать лет, когда она стала учиться на тракториста. Молодая крестьянка обладала незаурядными способностями. Среди старо-бешевских девушек Наташа одной из первых, вслед за Пашей, стала бригадиром тракторной бригады. Она была душой и организатором многих славных начинаний.
Работала Наташа самозабвенно. Никакая сила не могла оторвать ее от земли. Смуглая, как и Паша, с такими же темными волосами, подстриженная, она была настоящим молодежным вожаком.
Наташа с оружием в руках мстила гитлеровцам за истерзанную землю, за слезы отцов и матерей. Гестаповцы выследили ее и заковали в кандалы.
…В летний августовский день военно-полевой суд приговорил трактористку Наташу к смертной казни через повешение. Гордая, непокорная, она поднялась на эшафот. «Люди, я любила жизнь! Бейте извергов!»
Так оборвалась жизнь Наташи. Но славные традиции продолжил ее ученик Иван Петрович Пухно, прошедший тяжелый солдатский путь от Сталинграда до Берлина…
— Что ж, Петр, мы готовы вступить в единоборство. Мы боремся за сто семьдесят пять пудов пшеницы вкруговую. А ваши обязательства? — Паша решила уточнить все вопросы.
— Ручаюсь, возьмем больше. Ведь по животноводству мы уже обогнали. Признаешь?
— Деваться некуда.
Поездка в колхоз имени Розы Люксембург определенно удалась. Паша осталась довольна проведенным днем. Большое артельное хозяйство произвело на нее сильное впечатление.
Осмотрев молочнотоварную ферму. Паша собралась ехать домой. Иван Петрович предложил заночевать у них, ведь скоро должен вернуться Илья Петрович Ломако.
Паша все же решила засветло добраться до Старо-Бешева и от приглашения отказалась.
— Как знаешь, тебе виднее, — сказал Пухно скучным голосом.
Паша резким движением ноги завела мотор, и мотоцикл помчался в объезд деревни по гудронированной дороге.
Животноводческий городок — молочнотоварная, свиноводческие и птицеводческие фермы — находился всего в каких-нибудь трех километрах от недавно построенного Дома трактористов. Дел в городке было по горло, настала самая горячая пора заготовки сочных и концентрированных кормов на зиму.
Дмитрий Лазаревич Коссе рано пришел в поле. Он не удивился, увидев Пашу, которая возилась у тракторов и комбайнов.
Солнце еще только всходило, и небо постепенно начало светлеть. Коссе с облегчением услышал шум со стороны бензозаправочной. Потом заскрипели ворота. Это Антон Дмитриев выезжает в поле, он всегда появляется первый. Дмитриев вел свой трактор превосходно, вел так же уверенно, как и мотоцикл, а на мотоцикле он теперь развивал скорость до 110–120 километров в час. Дмитриев, как и Паша, управлял любой машиной: уж не поведет ли он сегодня комбайн? Но нет! У штурвала комбайна занял место Христофор Челпанов и был этим невероятно счастлив. Шутка ли сказать — ему доверяли вести косьбу на пшеничных массивах.
— Хлеба-то какие! Высокие, густые… Золото хлеба!
Держа в руках молоток и ключи, Паша разговаривала с Челпановым. О чем это она?.. Все ясно! Она торопит Челпанова гнать красавец комбайн в степь.
Только что успела отправить комбайн и уже занялась другим делом — проверяет готовность очередного трактора.
— Слыхал, Антон, наказ бригадира? Так начнем же добывать золото. — Челпанов с полной готовностью и подъемом начинал рабочий день.
Прошло немного времени, и небывалое оживление началось всюду — и в поле и на токах. Все заняты делом, все работают, торопятся…
Заметно взволнованы старые хлеборобы. Им выпала честь сопровождать первый обоз с зерном в государственные закрома. На передней подводе— Никита Васильевич Ангелин.
Неподалеку от тока, тут же, на солнцепеке, школьники рисуют плакаты, пишут большими буквами лозунги. Вот сорванцы! Кто надоумил их украшать хлебный обоз? Неужели Паша?
— Ну, конечно, Пашина работа, — то ли с гордостью, то ли с осуждением говорит Никита Васильевич. — Она выдумает…
Молодых и старых колхозников захватила уборка. Все тракторы и комбайны работали безукоризненно, четко.
…Паша «отбуксовала» комбайн на новый массив. Пшеница здесь на редкость густая. Трактор и прицепленный к нему комбайн двигались медленно, громко урча и вздыхая: казалось, что работать им невмоготу.
— С чего бы это? — спросил Степан Иванович, прислушиваясь.
Никита Васильевич, шагая рядом со Степаном Ивановичем, предложил тут же выяснить причину, и они направились к комбайну.
Их окликнул Дмитрий Лазаревич.
— К Христофору, — не оглядываясь, ответил Не-чипуренко. — Беспокоит нас, как бы у него той, хведор не поломался.
— Хедер, — ухмыльнулся Дмитрий Лазаревич.
— Я и говорю… хведор;
— Хедер, а не хведор! — кричит ему на ухо Никита Васильевич. — Эк и непонятливый ты стал, Степан!
— Ишь, какой ученый объявился! — не унимался Степан Иванович, поднимая густые клочковатые брови. — Известно же, хведор!
Дмитрий Лазаревич взял их под руку и повел целиной к комбайну.
— Смотрите не ругайтесь, а то на самом деле тот «хведор» обломается.
— Ты, председатель, зубы не заговаривай, а лучше объясни, отчего это машина от напряжения дрожит, — разозлился Степан Иванович.
— Вот и докладываю, — с прежней игрой в голосе ответил Дмитрий Лазаревич, — яровые дадут на круг по восемьдесят пудов, не меньше, зерна кукурузы возьмем по двадцать пять центнеров, а в зеленой массе по четыреста..
— А что ты сам думаешь, не маловато ли? — для полного уяснения спросил Степан Иванович.
— Нет, но, может, и в самом деле маловато, дорогой Степан Иванович, — и он задумался. — Вот, например, на массиве в сто тридцать пять гектаров, где трактористы подняли черные пары, мы получаем вкруговую по сто девяносто три пуда. Ведь это стариннейшее мое намеренье с Пашей: взять по двести пудов на каждом гектаре.
Тут Никита Васильевич вцепился и стал допрашивать председателя, почему им не удается взять по двести пудов со всей площади.
— Я сразу и не отвечу, Никита Васильевич, тут много причин, и все сложного порядка.
Степан Васильевич тоже был неумолим.
— Так… следовательно, опять сложности? Значит, до двухсот не дотянуть? — громко кричал он, как бы приглашая и бригадира трактористов Пашу, и комбайнера Челпанова, и тракториста Дмитриева к широкому обсуждению этого жизненно важного вопроса. — Может, Антон доверит нам свои мысли?