— А у вас кто-нибудь играет?
Паша позвала Светлану, и она сыграла Бетховена. Потом за пианино села младшая дочь, Сталинка.
Гости были оживлены. Опять посыпались вопросы. Где учится Светлана? Хорошо ли учится Сталинка? А Валерик что, тянется к земле?
За столом сидела одна семья — семья друзей. Подняли тосты за великую дружбу советского и польского народов, за счастливую, зажиточную жизнь.
— Вот теперь мы своими глазами увидели, что такое колхозный строй в вашей великой стране, — говорили польские крестьяне. — А сколько клеветы, сколько глупых басен приходилось нам слышать! Мы, поляки, тоже хотим жить и строить жизнь по-новому. У вас мы учимся, вы наши верные друзья.
За оживленной беседой никто не замечал времени, веселились, пели песни. Старо-бешевские колхозники— свои, украинские, а гости — свои, польские.
Прощались тепло, дружески, словно знали уже друг друга много лет.
Через месяц в Старо-Бешево приехали друзья-болгары, простые, сердечные люди. Болгарские товарищи вникали во все детали колхозного дела, внимательно изучали опыт организации труда в тракторной бригаде Ангелиной, внедрение травопольной системы и комплексной механизации по возделыванию зерновых и пропашных культур.
Потом Паша выезжала в Харьков для встречи с чехословацкой крестьянской делегацией.
Паша была нездорова и не смогла поехать в Сталине, чтобы повидаться с представителями героического китайского народа. Но вскоре на ее имя через редакцию одной из центральных газет прибыло письмо от китайской девушки-трактористки, отличницы труда Лян Дзюн.
«Здравствуй, Паша Ангелина!.. — писала Лян Дзюн. — Мне навсегда запомнился вечер 3 августа 1947 года. По фанзам ходили агитаторы и приглашали женщин села Бэйана посмотреть советские художественные и документальные фильмы. В кинематографе собралось много людей. Мы смотрели фильм о Зое и восторгались ее мужеством. Потом нам показали документальные фильмы. Когда на экране появился грохочущий гусеничный трактор, я даже испугалась — никогда раньше не видела я таких машин. Во время японской оккупации, при гоминдане, в нашем селе знали лишь мотыгу, лопату и серп. Самой большой машиной считался плуг…
Чувство страха перед незнакомой машиной тут же сменилось удивлением, а затем и радостью. Я увидела, что трактор вела женщина — советская трактористка Паша Ангелина.
И я подумала: «Советская женщина управляет машиной. А почему бы и мне не стать трактористкой? Почему бы и мне не водить большие тракторы?»
Местная организация Ново-Демократического союза молодежи помогла мне поступить на курсы трактористов. Ли Хонсун, мой первый учитель, подвел меня к машине и сказал: «Скоро, Лян Дзюн, ты поведешь эту машину, как Паша…»
Занятия кончились. Меня послали в тракторный отряд государственного хозяйства «Всходы», в Деду. И вот я стою около мощного трактора, гляжу на дорогую сердцу фабричную марку машины «СТЗ», машину, построенную на берегах Волги в Сталинграде, и волнуюсь…
Работа в тракторном отряде началась успешно. У меня появилось желание создать по примеру советских трактористок женскую тракторную бригаду. Такая бригада теперь организована. Живем мы и работаем очень дружно…
Теперь я управляю не только трактором, но и самоходным комбайном, построенным в вашей стране. Подумать только: сейчас и я уже учитель! У меня есть молодые ученицы: Хэ Сю-фан и Су Жум.
Я хотела бы сказать, что из нашей бригады особенно выделяются в соревновании трактористки Чин Я-жу, У Юй-джин, Тен Шу-фан и Хуан Гуй-джин. Они приехали на курсы из разных провинций, но судьба у них одинаковая: это дочери бывших батраков. С детства они знали горе и нужду, как их отцы и матери.
Теперь перед нами, как и перед всеми женщинами Китая, открылся большой и светлый путь к счастью. Мы стали равноправными с мужчинами, получили возможность принимать активное участие в политической и экономической жизни нашей родины. Меня, Паша, избрали членом Политического Консультативного совета Хэйлунцзянской провинции. Я, как и все граждане свободного Китая, хочу строить и строю новую жизнь».
Читая письмо китайской девушки, первой трактористки свободного Китая Лян Дзюн, Паша невольно вспомнила, как в 1937 году она впервые получила весточку от зарубежных друзей — это было письмо из Барселоны, от испанских товарищей, которые сражались с фашистскими бандами Франко. Теперь на ее имя в Старо-Бешево шли теплые, задушевные письма со всех концов земного шара, отовсюду. И это свидетельствовало о том, как любят и ценят зарубежные друзья опыт первой в Советском Союзе трактористки Паши Ангелиной.
Как быстро пронеслись годы, сколько событий произошло за это время! И сколько миллионов друзей появилось у Паши повсюду, на всех континентах мира!
В то раннее утро, перед выездом в поле, тракторист Павел Тохтамышев включил репродуктор. Диктор из Москвы передавал постановление сентябрьского Пленума Центрального Комитета Коммунистической партии.
Обычно день, связанный с каким-либо выдающимся событием, пролетает быстро. Позже, в воспоминаниях, он представляется большим, знаменательным. Именно таким большим и знаменательным днем был этот сентябрьский день 1953 года.
Весть о мерах по крутому подъему сельского хозяйства, как освежающий ветер, пронеслась по всей стране, согрела сердца колхозников.
— Вот как наша партия круто поворачивает дела в сельском хозяйстве, — говорил старый колхозник Георгий Христофорович Михайлов. — В постановлении ясно сказано обо всем, о чем мы сами долгие годы думали. Вчитайтесь, друзья, в мудрое партийное решение.
Газета переходила из рук в руки.
Осенью, после знойных летних дней, работалось легко. Сменив заболевшего тракториста Александра Лазарева, Паша за несколько часов успела вспахать до шести гектаров зяби.
В полдень она остановила трактор, вышла на жнивье. Небо, еще недавно совсем безоблачное, начинало сейчас затягиваться облаками. С Кальмиуса потянуло свежестью. Чувствовалось, что скоро зачастят осенние холодные дожди.
Трактористы и комбайнеры, колхозники и колхозницы торопились закончить сельскохозяйственный год.
По свежему ветерку бодрым шагом Паша как-то легко отмахала три километра и скоро вышла на тропинку, которая вела в поле, где работал на «ДТ» Ефим Борлов.
В середине загона пахота была отличная — черная пашня лежала без единого огреха. Но края пахоты пестрели «облизами» и «канавками», и они уродовали общий вид поля.
— Скоро переезжаешь? — спросила Паша.
Он сдвинул фуражку на лоб, сказал глухо:
— Донимает меня наш «выдающийся да исключительный» Филиппов. Большая охота осилить Андрея, укоротить его самолюбие.
— Огрехами на пашне? — и она показала на края незапаханной стерни.
Борлов покраснел, сделал движение рукой, словно хотел почесать затылок, и не нашелся сразу, что ответить. А Паша не отставала.
— Филиппов не ахти какой работник, обогнать его нетрудно, но работать надо с умом. А ты? Ну что ты выгадал?
Борлов с трудом выдавил из себя оправдание. Он старался, даже ночью пахал без перерыва. Молодой тракторист, он работал в бригаде лишь второй сезон. Сейчас он стоял перед бригадиром, как провинившийся школьник. Лицо его покрывала черная густая щетина — он не брился по крайней мере дней пятнадцать, — и усы с бородой, словно приклеенные к лицу этого девятнадцатилетнего паренька с веселыми черными глазами, невольно вызывали улыбку.
Паша долго глядела на него и отчитывала. И жалко было ругать его: ведь может быть хорошим трактористом, а трудолюбия нет.
Неожиданно подкатил на мотоцикле «ИЖ» Антон Дмитриев.
— Заплутались на пахоте или так гуторите? — пошутил он, приблизившись к Паше и Борлову.
— Да вот, гляди, накуролесил молодой.
Дмитриев прошелся по пахоте. Работа Бордова возмутила и его. Разве так надо откликаться на решения партии? Э, нет! А еще Бордов грозился «прижать» Филиппова. Куда там… Тот и на старичке «ХТЗ» не сделает таких «облизов».
— Выходит, пропахал я задаром? — тихо спросил Бордов.
— Задаром не задаром, Ефим, а допахать края придется. — Голос у Паши был решительный. — Ты, любезный, опаши края не тяп-ляп, а как полагается, пока бригадир Пефтиев не прискакал да шею тебе не намылил. Переедешь на другое поле, без контрольной борозды пахоты не начинай. Сперва пройдись аккуратно поперек краев, а потом и двигай. И плуг у тебя будет входить в пашню по ровной ленточке.