Сконфуженный Бордов обещал сделать все по совести.
Дмитриев сообщил Паше, что час назад разговаривал по рации с Цимидановым. Директор МТС просит один «ДТ» переправить в колхоз Кирова.
Паша устроилась на заднем сиденье, и мотоцикл понесся по автоколее к Дому трактористов.
Дом этот построили колхозники. Светлый, уютный, просторный, с красным уголком, спальнями, душевой, кухней, столовой, диспетчерской. Вокруг него сад. Неподалеку ремонтные мастерские, автогараж, бензозаправочные…
Антон остановил мотоцикл на большом массиве, где работало много народу.
Чуть задыхаясь, Паша подбежала к комбайну. Ее сразу окружили, и со всех сторон посыпались вопросы:
— Когда сев озимых кончаете?
— Зябь вспахали?
— Не нужна ли подмога?
Комбайнер Христофор Челпанов зажал уши ладонями:
— Бабочки, милые, спрашивайте поодиночке.
Женщины засмеялись, и он, воспользовавшись наступившей тишиной, сказал Паше:
Интересно получается, — высокий, круглолицый, ладный и подтянутый, Челпанов спускался с мостика комбайна. — Когда я прочитал постановление сентябрьского Пленума, мне невольно вспомнилась, Паша, тяжкая доля крестьянина в прошлом. В те далекие времена я не верил, что когда-нибудь у нас в Донетчине будут приличные урожаи.
— Ну, а ноне как? — Георгий Христофорович Михайлов бросил вожжи, спрыгнул с телеги и вошел в круг.
Челпанов указал рукой на горы золотистой пшеницы:
— Вон они, наши труды… стопятидесятипудовые урожаи. В доколхозные годы крестьянин о такой золотой клади и не мечтал.
Тут появился неизменный Степан Иванович.
— Слышу государственный разговор. Только он у тебя, Христофор, все к прошлому клонится. Чего зря ворошить? Ты о будущем толкуй, так партия нацеливает.
Челпанов молчал.
— Да ты не торопи его с ответом, — закричал Михайлов, — наш Христофор вспоминает, как он «фордзоном» клевал землю.
— Да, времечко нелегкое было. Однако ж смеется тот, кто смеется последним. Я могу кое-что и вам припомнить.
— На личности переходишь, а? — спросил Михайлов, смеясь.
— На личности. Не вы ли, дорогой Михайлов, выступали против — перекрестного сева?
— Признаю, был грех.
— А помните, как вы кричали на всю деревню: мол, для какой надобности гоните трактор два раза по одной пашне — вдоль и поперек? По-людски, говорит, надо сеять, а не гонять тракторы очертя голову. Тоже выдумали: вдоль-поперек, вдоль-поперек… Лучше уж разбросным, как при царе Горохе, сеять. А на поверку вышло, что вдоль и поперек пашни сеять выгоднее, большая прибавка урожая на каждом гектаре.
— К чему, друже, ноне укоряешь! — крикнул сердито Георгий Христофорович. — Я давно стою за перекрестный и за узкорядный посевы.
Сторонник передовых способов сева Челпанов настаивал: для наглядности надо обязательно сравнивать, что было раньше и как стало теперь. Вот они посеяли перекрестным способом одну тысячу восемьсот восемь гектаров озимой пшеницы и взяли вкруговую по сто восемьдесят пять пудов пшеницы.
Иосиф Пефтиев, который до этого только молча слушал разгоревшийся спор, решил и свое мнение высказать. Христофор Челпанов должен помнить, что колхоз начинал с малого. Было время, худой лошаденкой тянули однолемешный плужок и снимали тогда по сорок пять пудов пшеницы с гектара. А что говорили в деревне? «Молодец, Христофор, хороший урожай добывает!» Потом стали обрабатывать землю «фордзонами». Взяли на круг восемьдесят пудов. Добром послужили колхозу юркие тракторишки «У-2». И, наконец, появились сильные, колесные «ХТЗ». Тогда Паша со своими подругами взяла по сто пудов пшеницы на гектаре, и слава о ее труде разнеслась далеко за пределы деревни. А сейчас Павел Тохтамышев, Иван Кирадиев, Ефим Борлов, Александр Лазарев, Степан Коссе пересели на новехонькие гусеничные тракторы. При такой технике выходит, что даже и сто пятьдесят и двести пудов не «потолок».
— Другая жизнь, иные масштабы, — продолжал Пефтиев. — Есть колхозы и в Подмосковье, и на Кубани, и в Зауралье, да и у нас на Украине здорово развивают свое хозяйство. Взять, к слову говоря, Черкасский колхоз имени Хрущева. Там головуе известная мастерица высоких урожаев Галина Евгеньевна Буркацкая. Ее колхоз в прошлом году получил чистого дохода до шести миллионов рублей.
— Получается вроде, что та самая Буркацкая и нашего мужика Коссе обгоняет, — обернулся к бригадиру Кузьма Николаевич Серафимов. — Интересные вещи ты говоришь, Иосиф… Шесть миллионов! Это ж только подумать!
Помолчав, он положил свою руку на плечо друга, с которым крестьянствовал еще с детских лет, и размечтался:
— Степь вон у нас какая. Ей конца и края нет, и надо, чтобы от ранней весны и до поздней осени паслись здесь коровы, несчетные стада овец, да и не простых, а породистых, чтоб и сыр, и масло, и мясо, и сало, как сказано в решениях партии, давали бы мы народу в полном достатке.
Иосиф Пефтиев поддержал своего друга Кузьму Николаевича. То, что в колхозе надо усиливать животноводство, — это бесспорно. За прошлый год прибавили только по пятьдесят пять литров молока от фуражной коровы. Мало внимания обращали и на количество коров. В позапрошлом году их было восемьсот пятьдесят пять, а ныне — восемьсот девяносто восемь. Но вместе с животноводством надо продолжать подымать урожайность зерновых. Ведь колхоз — хозяйство зернового направления.
И эти слова пришлись всем по душе. Но имеется еще одно «но». Никудышные дела в колхозе с удобрениями. И старания как будто в это дело вкладываются, а результаты слабые. Кузьма Николаевич предложил послать письмо в Москву, самому министру: мол, неловко, товарищ министр, заставлять мужиков, как в старину, разбрасывать навоз по полям, пусть ученые помозгуют да и обеспечат колхозников механическими навозоразбрасывателями. И вообще удобрениями с научной точки зрения колхозу надо помочь.
— Вот такой государственный разговор нам по душе. — Степан Иванович прищурился, и хитрые огоньки вспыхнули в его глазах.
— А мы его продолжим на предстоящем общем собрании, — сказал Пефтиев и, легко вздохнув, предложил своим собеседникам отправиться по местам.
Опять заработали зерноочистительные машины. Челпанов поднялся на мостик комбайна и включил мотор.
Мотоцикл то рвался вперед с большой скоростью — не меньше чем в пятьдесят километров, то, переваливаясь с боку на бок и с обочины на обочину, пробирался по глубокой колее не быстрее пешехода.
В нескольких десятках метров от Дома отдыха трактористов Антон по просьбе Паши затормозил.
— Сделай милость, Антоша, поезжай в диспетчерскую, свяжись с Цимидановым.
Он включил мотор и помчался полевой дорогой, а Паша, не теряя времени, пошла к трактористу Павлу Тохтамышеву. Тот стоял на краю пахотного поля и щеточкой отряхивал с трактора пыль. На гусенице под рукой лежала промасленная тряпка. Ею он протирал каждый винт, каждую гаечку. Машина блестела, словно только что сошла с конвейера. Да и сам Тохтамышев был тщательно выбрит, аккуратно одет, подтянут, и только курчавые волосы в беспорядке спадали на его лоб.
— Здравствуй, Павлуша! Вижу, ты стал настоящим хозяином своей машины.
— И даже большим хозяином. Я посеял по черным парам четыреста пятьдесят гектаров, и трактор у меня в отличнейшем состоянии. Никаких повреждений! А ведь на прицепе было пять сеялок вместо трех. За все лето ни одного холостого хода на пашне.
Паша от души похвалила его, но тут же сообщила, что для него есть новое задание.
— Срочное?
— А ты что, утомлен?
Тохтамышев засмеялся. Он утомлен? Еще что она скажет! Он готов пахать и сеять до самых заморозков.
— Надо тебе выезжать в колхоз имени Кирова.