— Все наяву и в то же время как во сне, — усмехнулась Наташа Радченко.
— Что как во сне? — переспросила Паша.
— Вижу, на рассвете поведу машины в степь.
В этот момент стало еще темнее и где-то в небесной вышине глухо прокатился гром. Обложной дождь покрыл землю.
— Как же нам не везет, Паша! — печально сказала Наташа.
Как же обрадовались подруги, когда через несколько часов увидели ясное и чистое утро! Небо как по заказу очистилось от туч, и первые лучи солнца осветили деревню.
Девушки повеселели и вышли к машинам. Было лучшее время для начала работы. Машины дрогнули и плавно двинулись вперед. Последнее легкое облачко проплыло где-то в вышине и исчезло, словно растаяло в бездонной голубизне неба.
Головную машину вела Паша, за нею шли Наташа Радченко, Люба Федорова, Вера Анастасова…
Четко выдерживая дистанцию, тракторы медленно двигались по главной улице деревни. Радости девушек не было границ.
— Вперед, подруженьки! — Паша включила большую скорость, отпустила педаль сцепления. Ветер растрепал и отбросил копну ее волос.
Вот головная машина уже перевалила через пригорок, еще минута, и начнутся колхозные поля. Но что это?! Навстречу тракторам двигалась огромная толпа женщин. Вооруженные дубинами, вилами и лопатами, они обступили машины.
Паша остановила свой трактор. За ней остановились и другие.
Женщины подняли шум, требуя кровавой расправы над «душегубками» полей.
Больше всех бушевала бабка Марфа Васильевна, тоже пришедшая сюда со своим дружком Титычем.
— Тяните заводилу… дочку голоштанного! — раздался чей-то истеричный голос.
— Поворачивай оглобли!..
— Не пусти-им бабьи машины на поля!
— Пашку на расправу!..
Гриценко подошел к головному трактору, загудел:
— Земли наши портить не дадим!
Паша с силой оттолкнула бабку Марфу от трактора. Та схватила девушку за руку, пытаясь стащить ее на землю. Но опасность придала Паше силы, и бабка с Титычем ничего не могли с нею поделать. Она как влитая сидела за рулем своей машины. Неизвестно, чем кончилась бы эта борьба, если бы не подоспел Иван Михайлович Куров. Его появление сразу остудило толпу.
— Чего же не пускать вертихвосток! Земля-то все одно не наша, — посмеиваясь, тихо говорил Гриценко. — Пусть поездят, поковыряют поля.
Куров рывком схватил его за руку и строго потребовал отойти в сторону, дать дорогу машинам.
Паша встала во весь рост на своей головной машине и молча, еще не оправившись от пережитого, смотрела, как Иван Михайлович наводит порядок.
— Что же нам делать, Иван Михайлович? — тихо спросила она.
— Что делать? Включить моторы и перебираться в поле.
Паша схватила заводную ручку, провернула раз, другой… Мотор не включался.
— Хватит машины мучить! — опять крикнул кто-то из толпы.
— Выходит, не девки на машинах ездят, а машины на них!..
— Ай, ловко!
— Неправда! — крикнул Василек Кирьязиев и подскочил к Пашиному трактору.
Она протянула ему ключи.
Василек потянулся к мотору, исправил магнето.
— Все в порядке, — сказал он, запустив мотор. — Трогай, Паша!
Машины двинулись в путь. Шли медленно, будто по неисследованной трассе. Девушки работали молча, и так же молча двигалась за тракторами толпа женщин. Но вот машины дошли до края поля, развернулись и двинулись строем вперед.
Ровный рабочий гул разнесся далеко вокруг.
Постепенно дело наладилось. Работали час, другой, третий. Как Паша и ожидала, подруги ее хорошо вели машины — по ровной борозде.
Во второй половине дня Паша опять увидела Ивана Михайловича.
— Что? Жарковато было, Паша, а? — спросил Куров, улыбаясь.
Паша весело посмотрела ему в лицо.
— Жарковато…
Куров поднялся на трактор.
— Вот так, Паша, все с бою берется. Борись за новую жизнь на родной земле, — сказал он, пожав ей крепко руку.
За первые три дня Паша и ее подруги вспахали под яровую пшеницу до трехсот гектаров земли. Потом сами же эту землю и засеяли. Семена хорошо ложились в прогретую солнцем землю.
Прошло еще шесть дней. Вся перепаханная тракторами степь от края до края зазеленела, словно покрылась бархатным ковром.
«Радуйтесь и гордитесь, — мысленно говорила Паша своим подругам. — Смотрите, какие земли поднимаем мы к новой жизни. А нам не верили… Пусть же приходят наши отцы и матери и любуются зелеными всходами».
Вечерние тени сгустились над степью. От оврага повеяло прохладой. Пронесся порыв ветра, и снова полил дождь. Машины с трудом продвигались по залежным землям. Трактористки работали из последних сил — был дорог каждый час, а погодные условия не благоприятствовали им. Внешне Паша держалась спокойно, но в-душе волновалась за своих подруг.
Девушки сутками не покидали поля, а впереди еще было много дела…
Быстро пролетела первая неделя.
Как-то в воскресенье утром в степь примчались из деревни мальчишки — учащиеся здешней школы.
— «Мужчины» к нам в гости пожаловали, — увидев их, сказала Вера Юрьева.
Она остановила свой трактор и тотчас же была окружена гостями.
— Все-таки вспомнили о нас, — засмеялась Наташа. — Она подошла к двум мальчуганам, стоявшим рядом, обняла их и повторила, притянув к себе: — «Мужчины»!
— Мы давно собирались, да нас не пускали, — сказал темноволосый мальчуган.
Ребята принесли трактористкам белый хлеб, молоко, сало, масло. Девушки благодарили их за ласку и заботу и, конечно, стали первым долгом показывать свои машины. Восторг у мальчишек был огромный.
— А к вам в гости вся деревня собирается, — сказал один из школьников.
Наташа сейчас же передала об этом девушкам.
— Неужели опять скандалить идут? — заволновалась Юрьева.
— Что вы, вас ругать не будут, это точно, мы знаем… — Кудрявый мальчуган сообщил, что колхозники задумали в поле что-то строить.
— Не дворец ли, ребятки? — спросила Люба Федорова, улыбаясь.
— А это нам не известно, — серьезно ответил тот же кудрявый мальчишка.
Девчата продолжали сев. За тракторами двигались сеялки. Не прошло и двух часов, как со стороны деревни показался народ. Вскоре от идущих отделился Степан Иванович Николаев, а за ним следом, как-то чудно ковыляя, подпрыгивал на одной ноге дед Алексей.
— Постойте, деточки! — кричал, размахивая руками Степан Иванович.
Девушки выключили моторы. В степи стало непривычно тихо. Казалось, слышно было дыхание людей.
Степан Иванович слегка помялся, покряхтел, а потом громко стал говорить про то, как неверно в деревне отнеслись к «бабьей» тракторной бригаде.
— Деточки, родные, — продолжал он, подергивая плечами от волнения, — всем обществом просим прощения. Ох ты, бригадир, ох ты, Пашенька! Какие же вы все молодчины! Любо глядеть на поля… Сроду посевы так не радовали глаз, как вот ныне…
Дед Алексей стоял тут же рядом. Выставив вперед ногу в добротном полуботинке, он внимательно слушал и, словно чему-то радуясь, все больше улыбался.
Надо было видеть деда Алексея лет десять назад! Ходил он всегда сгорбленный, в рваной одежонке и всегда хмурый, печальный. Летом, весною и осенью — всегда босиком, только в лютые морозы надевал валяные опорки.
— Честью прошу от всей деревни, — начал он нараспев, — не поминайте старого. Ну, конечно, было… по нашей несознательности, а ныне больше не будет. Слышь, Паша, не будет… — дед Алексей глубоко и облегченно вздохнул, как вздыхает человек, которому предстоит сказать о самом заветном, — Память, говорят, штука драгоценная, однако же ее, как мешок, всяким тряпьем набивать не следует. Помнить надо все хорошее. Вот Асю-то Федоровну Алексееву, учительку нашу, которая грамоте меня на шестидесятом году выучила, вовек помнить буду. Из старого я много перезабыл, а вот как впервой газетку прочел, никогда не забуду… Отродясь, детки мои, не радовался так, как в тот раз, когда первую книгу прочел. Вот она, деточки, новая жизнь без помещика и дармоеда-кулака. Хорошо жить стало! Жаль только, что состарился, а то, клянусь богом, и на трактор сел бы… Да таких-то делов натворил бы! Куда там кому за мной угнаться! До самой Москвы… до Кремля дошла б весть о моем хлеборобстве. Ну… хватит всем вам на нас серчать-то…