Аргументы этих историков следует принять во внимание. Действительно, в каждом конкретном случае различные факторы причудливо переплетались, образуя сложную мозаику разнообразных соображений, как касавшихся блага страны, так и личной выгоды и карьеры. Это не означает, будто бы экономический мотив можно игнорировать. В некоторых случаях он играл решающую роль. Торийский парламент одобрил курс правительства Оксфорда-Болингброка на примирение с Францией, но отверг в июне 1713 г. торговый договор на том основании, что его 8 и 9-я статьи противоречат британским экономическим интересам. Дискуссия по поводу договора свидетельствовала, что интересы британской торговли занимали приоритетное место в аргументации депутатов. С другой стороны, вопрос о том, что более соответствовало экономическим интересам Великобритании: твердый протекционизм вигов или более либеральный подход тори к таможенной политике, сам по себе может быть предметом для дискуссии. Как бы то ни было, историографические дискуссии о роли экономического фактора должны быть приняты во внимание, когда речь идет о политической борьбе в годы войны за испанское наследство, как и во время других войн, в которых участвовала Великобритания в ХVIII столетии.
В ХVIII в. обе политические партии руководствовались в области внешней политики идеями «внешнего политического равновесия» или «баланса сил». При этом накануне и во время войны за испанское наследство имелось в виду традиционное соперничество австрийских Габсбургов и французских Бурбонов как определяющий фактор международных отношений в Европе. И виги, и тори сходились на том, что годы между Вестфальским миром 1648 г. и воцарением Вильгельма на английском престоле были временем небывалого роста силы и претензий Франции на мировое господство <35>. Болингброк полагал, что в результате войны 1689–1697 гг. равновесие было восстановлено, но вскоре снова нарушено вследствие договоров о разделе: «Договоры о разделе вынудили короля Испании написать завещание в пользу Бурбонов и толкнули испанцев, стремившихся предотвратить расчленение своей монархии, в руки Людовика» <36>. Виги считали, что европейское равновесие было разрушено не самими договорами, а тем, что французы их нарушили. Не случайно, узнав о представлении парламента по поводу договоров 1698 и 1700 гг., Вильгельм III, опиравшийся на вигов, сказал, что сожалеть следует не об участии Англии в договорах, а об их вероломном нарушении <37>. Так или иначе при всех расхождениях в трактовке принципа «баланса сил» лидеры обеих партий в 1702 г. склонились к общему мнению, что война неизбежна.
Сам принцип «баланса сил» не был нов в ХVIII в. Он прозвучал у герцога Сюлли при Генрихе IV Французском, в трудах Г. Гроция, Дж. Беллерса, Г. В. Лейбница. Болингброк в «Письмах об изучении и пользе истории», признавая необходимость вступления в войну за испанское наследство, замечал, что нужно было сохранить «равенство на чашах весов, взвешивающих силу». Он писал: «Если бы дело сводилось только к удовлетворению Австрийского дома, чьим правам Англия и Голландия не высказывали большого уважения тогда, когда они были лучше обоснованы, чем после появления завещания, то капля пролитой крови или сумма в пять шиллингов на ссору были бы слишком большой расточительностью. Но это была именно та чаша, на которую в общих интересах было бросить как можно больше тяжести из чаши Бурбонов» <38>. В Утрехтском мирном договоре было впервые отмечено, что его целью является поддержание «баланса сил» в Европе. Концепция «баланса сил» предполагала, что национальные интересы европейских государств различны и поддержание мира возможно только в условиях существования системы союзов, уравновешивающих друг друга. Публицист ХVIII в. Р. Уоллас в годы Семилетней войны, обозревая историю международных отношений в первой половине века, писал о войнах Англии против Людовика XIV: «Обе войны стоили нам дорого, но они были столь же необходимы для нашей безопасности, как и революция (1688 г. – А. С.) Небрежная и слабая политика Карла II привела к тому, что Франция стала опасна для всей Европы. Великобритании вместе с другими странами пришлось принять меры, чтобы обуздать ее чрезмерное могущество. Это ввело нас в расходы, но это не могло вызывать недовольства до тех пор, пока сила Франции не была сокрушена, и это королевство не было поставлено на один уровень с соседними странами» <39>.
В то же время «баланс сил» был понятием достаточно неопределенным. В этой связи историк М. Андерсон подчеркивал, что данное понятие часто использовалось недовольными политиками, особенно теми, кто находился в оппозиции, для атак на правительство и в интересах собственных партийных группировок. «Неопределенность этого понятия делала его лишенным смысла, но, в то же время, несмотря на свою неопределенность, оно легко становилось источником для международной напряженности. Теории «баланса сил» отражали наиболее конструктивный аспект Просвещения – веру в науку и способности человека контролировать ход развития событий и будущее,» – заключал он <40>.