Выбрать главу

В то же время она была отражением реальной дипломатической борьбы, которая имела место внутри Великого Союза. Стремление Голландии получить и использовать фландрские города в качестве «барьера» против Франции наталкивалось на сопротивление Англии, Австрии, Пруссии. Усиление имперцев в Италии вызывало обеспокоенность у Англии и Голландии за будущее их средиземноморской торговли. Поэтому Англия поддержала савойскую дипломатию в требовании предоставления «барьера» против Франции <58>. Между Австрийской империей и Пруссией начиналась борьба за гегемонию в Германии. Оставались острыми экономические и торговые противоречия между Англией и Голландией. Современник считал, что голландцы вытесняют англичан из торговли с Востоком и Россией <59>. В начале ХVIII в. утверждалось экономическое превосходство Великобритании и ее лидерство в англо-голландском союзе. Это позволяло вигским публицистам отодвигать на задний план противоречия между этими двумя странами и указывать на необходимость укрепления союза между ними с целью спасения торговли обеих <60>. Голландия представала, таким образом, в качестве главного «естественного союзника».

Характерное для ХVIII в. понятие о «естественных союзниках» и «естественных противниках» было порождено господствовавшей тогда концепцией «баланса сил». Его источником также стали просветительская идеология, соображения геополитического плана, взаимные интересы или острая конкуренция в экономической области, религиозный фактор. Общепризнанным «естественным противником» считалась Франция. Схватка британского льва и галльского петуха была излюбленным сюжетом для политических карикатур. Некоторые современники сравнивали отношения между двумя странами с отношениями между Римом и Карфагеном. На антифранцузские настроения повлияли и общественные представления о политическом устройстве Франции. Для англичан в ХVIII в. именно Франция являлась образцом авторитарного государства, управлявшегося деспотическими методами. Бастилия и lettres de cachet были символами таких порядков. Дж. Блэк подметил, что руководителей провинциальных собраний в Австрийской империи, противостоявших абсолютизму Иосифа II, в Англии считали заговорщиками, а парламенты во Франции, занимавшие сходные позиции, рассматривались как институты, защищавшие принципы свободы <61>. Нелишне вспомнить и о том, что Россия, которую на протяжении долгого времени оценивали как «естественного союзника», была самодержавным государством. Так что можно признать, что идеологический фактор не играл главной роли в поиске союзников.

В чем истоки англо-французских противоречий в ХVIII в.? Действительно ли они были непреодолимыми? Выступая в парламенте в 1739 г., Р. Уолпол говорил: «Джентльмен, произносивший речь до меня, утверждал, что естественные интересы Англии и Франции абсолютно не совместимы, из чего вытекает, что любой первый министр Франции, искренне заботящийся о своей стране, будет неизбежно подрывать и разрушать интересы Великобритании. Сэр, по моему скромному мнению, можно считать, что нынешний французский министр правит, стремясь сделать свой народ счастливым, насколько позволяет конституция этой страны, и при этом ничем не ущемляет коммерции Великобритании и не вызывает нашей ревности» <62>. Как видим, Уолпол допускал возможность добрососедских отношений с Францией. Чем же был англо-французский союз 1716–1731 гг.: случайным эпизодом в дипломатической истории ХVIII в. или проявлением разумной и дальновидной политики? Было ли разрушение этого союза неизбежным или оно явилось следствием ошибок политических руководителей? Сохранялись ли возможности для политического сближения Англии и Франции в середине и второй половине ХVIII в.? На эти вопросы довольно трудно дать однозначный ответ, хотя в историографии продолжает преобладать концепция, в соответствии с которой Англия и Франция оцениваются как страны, являвшиеся в ХVIII в. антагонистами.

Довольно враждебно развивались и англо-испанские отношения. Англо-испанские противоречия имели долгую историю. Можно признать, что фактор колониального соперничества играл в этом случае особенно важную роль. Условия Утрехтского мира способствовали углублению противоречий между двумя странами. Ассиенто порождало дискуссии о торговых правах англичан в Испанской Америке. Проблема Гибралтара продолжала остро обсуждаться на протяжении всего ХVIII в. Не были урегулированы споры о границах между британскими и испанскими владениями в Северной Америке. Тем не менее, в разгар конфликта, угрожавшего войной, в мае 1738 г., Г. Пэлхэм замечал в парламенте: «Разве король Испании или министры Его Британского Величества ответственны за действия губернаторов в Америке, за дурное воплощение данных им инструкций?» <63>.