Они вышли на тропинку, открывавшую глазу вспаханное поле, связанное с такими неприятными воспоминаниями. В бухте, у военного корабля, продолжалось какое-то движение.
– Я заметил также, – сказал Уолли, – что ваша бабушка не слишком рада нашему появлению. Она очень ясно дала всем это понять вчера вечером в Полдри.
– О, это не так уж серьезно, – торопливо сказала Эмма. – Вы ведь знаете, какими становятся люди в старости, они уже не способны менять привычки, а вы ведь сами понимаете, насколько все было внезапно и как тревожна вся эта история с СШСК. Не стоит ее винить.
– Я ее и не виню. Мне жаль, что она так к нам относится. Ведь мы прибыли сюда помочь союзу, чтобы все шло гладко. А ваша бабушка в этом районе человек очень известный, ее доброжелательность помогла бы нам в работе. Люди здесь прислушиваются к ее мнению.
Эмма задумалась.
– Не знаю, не знаю. То есть, на самом деле, она не такой человек, к которому прислушиваются. Последнее время ее жизнь посвящена исключительно мальчикам.
– И вам?
– И мне. Лейтенант улыбнулся.
– Наверное, ваша бабушка в молодости была очень похожа на вас.
– Спасибо. Для меня это самый большой комплимент.
Они повернули обратно к парадному входу и остановились там, ожидая окончания обхода дома.
– Скажите, – сказала Эмма, – не выдавая никаких секретов или чего-то такого, так ли уж нужны все эти посты на дорогах, пропуска и этот корабль, ревущие вертолеты и столько ваших военных повсюду? Я хочу сказать, если мы объединились, зачем все это?
Лейтенант Шермен принял серьезный вид.
– Только для того, чтобы обеспечить с самого начала прочность союза. Мы не можем допустить, чтобы было иначе. За последние пять лет в отношениях между странами было принято слишком много полумер. Посмотрите, что творится в Европе, сплошной разлад, – хорошо, что до войны еще не дошло.
– Разлад у них только в экономике, – сказала Эмма, – вот почему, думаю, мы и сбежали от них.
– Я бы не сказал, что вы от них сбежали, если вы уж так это называете, только из-за экономики. У вас были опасения стратегического характера, точнее, у вашего правительства. Насколько я понимаю, у вас одна надежда на СШСК. Мы можем прожить самостоятельно, а вот вы не можете.
Эмма замолчала. Он говорил, как будто читал вслух сегодняшнюю газету. Она внезапно почувствовала себя абсолютно сбитой с толку, ни в чем не уверенной. Как его слова напомнили сказанное вчера в Полдри мистером Трембатом: «Мы должны вести себя как полагается, а иначе…»
– Как бы то ни было, – сказал с улыбкой лейтенант Шермен, – вы слишком молоды и красивы, чтобы задумываться о таких неприятных вещах, тем более, ничего плохого еще не случилось. Вы придете на фейерверк на пляже? Обещаю, будет очень красиво.
– Да, – ответила Эмма, – я приду. Хотя бы для того, чтобы присмотреть за бабушкой.
Из дома на дорожку вышли Мад и леди из Бостона, и Эмме показалось, что после инспекции миссис Хаббард улыбается уже не так широко, как раньше. Она выглядела уставшей и что-то записывала в блокнот.
– Последний вопрос, – сказала она Мад. – Ваш дом называется Треванал. Вы сказали, что «тре» означает дом, что же тогда значит «ванал»?
– Церковная десятина[8], – с готовностью объяснила Мад, – амбар, где хранится церковная десятина, – это скиберванал, но слово «скибер» мне показалось таким некрасивым – остался только «ванал». Так что в старину здесь был амбар, конечно.
– Но, – проговорила Марта Хаббард, продолжая записывать в блокнот, – если я не ошибаюсь, вы говорили, что в вашей комнате для гостей спал король Марк, а в алькове стояла брачная постель Изольды?
– Совершенно верно, но это было до того, как этот дом превратили в амбар. Когда я купила его двадцать лет назад, альков был набит мешками с зерном. Зерно было повсюду… А, ты здесь, дорогая…
Мад с вызовом посмотрела на внучку. Она, как и Эмма, знала, что леди из Бостона принимает ее откровения за чистую монету.
– Я верю и надеюсь, – сказала Марта Хаббард, пожимая руку хозяйке дома, – что мы установили полное взаимопонимание, и, если вам нужна дополнительная информация о нашей организации и ее работе в СШСК, непременно сообщите мне.
– Не забудьте привести мальчишек и Эмму на фейерверк! – напомнил лейтенант. – Не говоря уже о чучеле!
Мад улыбнулась, провожая их к джипу:
– О чучеле не забудем.
Как только машина скрылась из виду, Мад позвала:
– Терри! Где ты?
– Зачем тебе Терри? – с подозрением спросила Эмма. – Сейчас он должен на кухне помогать Джо.
– Пусть поможет мне, – ответила Мад, – и все остальные ребята тоже. Ты слышала, лейтенант Шермен просил принести чучело.
Она вдруг задумалась, глядя, как в холл вошел Бен, держа в руке пучок флажков и жуя остаток розового леденца. Похоже, что Марта Хаббард выдала ему немало подарков, так как в другой руке он сжимал бенгальский огонь, шипящий и разбрасывающий искры.
– Хм, – сказала Мад.
Эмма посмотрела на бабушку. За этими «хм» всегда стоял какой-то смысл. Иногда это означало, что она уносилась куда-то мыслями, была застигнута в середине воспоминаний, либо имело практический смысл – скажем, угаданное слово в кроссворде или отгадка к акростиху.
– О чем ты думаешь? – спросила Эмма.
Мад смотрела, как самый младший из ее выводка идет к ней с сияющим от радости лицом.
– Этого ребенка можно научить всему, что угодно, – сказала она.
Морские пехотинцы расчистили часть пустыря между болотом и проволочной оградой, окружавшей их лагерь на пляже. В центре площадки лежала куча плавника и хвороста. Уже целые толпы народа собрались посмотреть щедро обещанные военными развлечения. Родители с детьми, мальчишки и девчонки постарше, местные лавочники, рабочие с глиняных карьеров, докеры, жители ближних деревень и, конечно, сами морские пехотинцы – они приветливо улыбались, гладили детишек по голове, болтали с девушками, – всем своим видом, излучавшим добродушие, они показывали, как должно выглядеть «сотрудничество», хотя бы и не такое «культурное», как ассоциация Марты Хаббард. Повсюду мелькали флаги СШСК – мистер Либби, хозяин «Приюта моряка», водрузил такой флаг на мачту около паба, и в этот ясный, тихий и довольно теплый для ноября вечер он даже вынес на газон столы и стулья для клиентов, чтобы те могли, попивая пиво, наслаждаться фейерверком.
Вокруг царила атмосфера ожидания. Даже Эмма перед выходом из дома ощутила себя слишком взрослой и, чуть было не оставшаяся с Джо и Дотти, которые твердо отказались идти, почувствовала необычность происходящего, словно она внезапно перенеслась куда-нибудь в Италию или Францию. В лицах, одежде и поведении морских пехотинцев, сновавших в толпе местных, было что-то иностранное – нет, тут уже не итальянское или испанское, скорее из старого кинофильма, вестерна, в котором говорится о пограничных фортах, о переселенцах, а «Приют моряка» превратился в салун с вращающейся дверью. Казалось, что в любую секунду оттуда выйдет кто-нибудь в ковбойской шляпе, с двумя пистолетами и кобурах на поясе. Местные ребята, приятели Джо и Терри, проходя мимо, говорили ей: «Привет!» – и она отвечала им: «Привет!», к ним она привыкла, это всего лишь местная молодежь, а вот морские пехотинцы – эти оглядывали ее, в их взгляде чувствовалась какая-то уверенность, и взгляд, и небрежная походка, смешки и подталкивание друг друга локтями, странный акцент – все это было непривычно, не похоже на поведение туристов, приехавших посмотреть Корнуолл, это была уверенная поступь завоевателей, оккупантов. И как это ни странно, в этом было что-то привлекательное.
Кто-то коснулся ее плеча, и она увидела Уолли Шермена, лейтенанта, – теперь Уолли звучало менее абсурдно, – и он взял ее под руку.
– Отлично поработали ребята, ведь правда? – спросил он, указывая на кучу хвороста.
На какую-то секунду Эмма не поняла, о чем речь, подумала, что он говорит об их ребятах, мальчишках Мад, но он, конечно, имел в виду морских пехотинцев.