Но своим приказом щадить простолюдинов и платить им за головы знати, Каррас разрушил вековое единство между племенными ханами и их людьми. Все больше людей покидало своих некогда законных владык.
Под конец великой резни не было уже битв.
Была охота на людей.
Беглецов вытаскивали из всех убежищ и схронов. Из горных гнезд и лесных урочищ, из затерянных в степи пастушьих юрт и из шалашей на речных островах. Некоторые прятались чуть ли не под землю, в курганы предков и родовые сокровищницы.
Но у Карраса было слишком много соглядатаев. Всегда находился тот, кому плата или мстительное удовольствие отдать своего прежнего хозяина в руки его врага, развязывали язык.
Каррас говорил, что достанет проклятых гирканских князей даже из под камней, где они теперь прячутся вместе с мокрицами и жуками.
Сам великий каган при каждом удобном случае лично казнил врагов.
За это его и прозвали Каррас - Кровопийца.
Ужасные сцены разыгрывались тогда в Степи.
Наконец, когда почти никого из прежде облеченных властью родов, не осталось в живых (счет убитым шел на тысячи, потому что рабов и челядь воины Карраса так же не щадили), Каррас оставил жизнь последним уцелевшим. Это было не милосердие я презрение. Он оставил жить самых робких, и потому для него не опасных.
Но участь их была хуже рабства.
Каррас приказал посадить трех племенных ханов на цепь. Они влачили жалкое существование у кухни, питаясь объедками. Иногда во время пиров их приводили, чтобы поглумиться, порадоваться их унижению. Тогда в несчастных бросали кости и корки хлеба, пинали их и катались на них верхом.
От такого изнурительного существования двое очень скоро умерли, а третий сошел с ума и только безумием облегчил свою участь. Цепь с него сняли, и он бродил по становищу, побираясь.
После великого избиения гирканской родовой знати Каррас полностью изменил характер власти в коренных землях Каганата. Все племена, чьи вожди с семьями были перебиты, Каррас раздал своим верным людям, киммерийцам и полукровкам.
Так же пригласил переселиться с западного берега Вилайета еще два киммерийских рода, каждый из которых насчитывал не меньше пяти тысяч шатров.
Одним из этих западных киммерийцев был отец Эхина.
Слово киммерийца.
Брайден был конным копейщиком, командиром двух дюжин всадников и главой небольшого клана. В древние времена таких называли "ри". Ко времени переселения за Вилайет слово это уже выходило из употребления, но положение главы большой семьи оставалось столь же почтенным.
Брайден прослужил Каррасу больше десяти лет и уже как будто понял, как устроена жизнь к востоку от Вилайета. Но оказалось, это не так.
Много размышляя о том, что случилось той страшной ночью, Эхин пришел к мысли, что во всем была виновата старая традиция, которой киммерийцы придерживались на протяжении веков. Но под палящим солнцем Великой Степи нельзя было хранить верность закону туманных гор.
Дело было в разгар весны, когда племена, как подвластные Каррасу, так и вольные, перегоняли свои стада на летние пастбища.
Брайден тоже перекочевывал в предгорья. В то время не было больших войн, охота на гирканцев знатной крови почти закончилась, и Каррас распустил большую часть своего воинства по родным становищам. Брайден вернулся после трехлетней отлучки. Он привез большую добычу, пригнал стадо пегих коней в три десятка голов. Про свои подвиги он рассказывал мало.
Медленно передвигаясь по цветущим равнинам, большая семья Брайдена, больше трех десятков человек, чувствовала царящий вокруг праздник жизни.
Эхин помнил, как заливались в небе птицы, как цветочный ковер шелестел под ногами коней и колесами повозок. Дни были полны повседневных трудов, но и радость тоже была - люди Брайдена пели песни, забавлялись борьбой и скачками, плескались во встречных реках.
Даже те несколько невольников, которыми владел Брайден, как будто сбросили с себя тяжесть своего положения. Весной счастливы все, кто до нее дотянул, так говорили степняки.
Они двигались к месту большого сбора киммерийских кочевников, к горным отрогам.
Там будут большие праздники, жертвоприношения в честь богов и торг. Мужчины будут искать себе невест. Юноши будут соревноваться в искусстве верховой езды, стрельбы из лука и в борьбе.
Приближались радостные дни.
Одиннадцатилетний Эхин и его семилетний брат Тэвиш были счастливы видеть отца.
Находившийся на пороге возмужания Эхин уже оставил детские игры, усердно упражнялся с деревянным мечом и небольшим луком. Много лет не видевший отца, он почти забыл его. Сейчас, после нескольких недель с Брайденом, снова ощутил сильнейшую привязанность к этому немногословному, но не казавшемуся угрюмым, высокому темноволосому человеку.
Брайден был еще молод, около тридцати лет, и у него было две жены и трое детей. Но вторую жену и ее дочь он будто не замечал, а вот Эхин и Тэвиш были ему дороги. С ними он становился необычно мягок, для киммерийского воина.
Подрастающего Эхина он с удовольствием учил стрелять и рубить на скаку, рассказывал ему истории их рода. В общем вел себя с ним почти как со взрослым, лишь иногда позволяя шутку или случайную ласку, вроде того, чтобы взъерошить тщательно зачесанные волосы сына.
А вот маленького Тэвиша отец баловал и опекал так, что даже самого Тэвиша это смущало. Он был еще маленький, но уже не такой, каким отец оставил его, уходя на войну. Он умел держаться в седле и тоже стрелял из своего детского лука. Он приносил с охоты сурков и считал себя уже мужчиной и воином, хотя конечно, это было не так. Тэвиш еще боялся темноты и змей, не умел плавать и боялся большой воды. Он верил в любые сказки и потому, если перед сном слушал истории о чудовищах, ночью непременно видел во сне мангасов-людоедов.
Он был смелый и стойкий мальчик, но все же ему было только семь лет.
Кроме жен Брайдена в его семью входили два его младших брата, с женами и детьми, и другие родичи. Семеро были взрослыми мужчинами, готовыми взяться в любой миг за оружие.
Тем вечером, когда мир Эхина рухнул, семья остановилась на берегу небольшого ручья. Должно быть, в летнюю жару этот ручей и вовсе пересыхал, но сейчас, во время весеннего цветения по белым камням с журчанием бежала прозрачная, чистая вода.
Было уже темно, и угли небольшого костерка, на котором варили похлебку, уже подернулись пеплом. Пора было идти спать, но Брайден и его сыновья сидели у гаснущего костра. Отец рассказывал им легенду о древнем воине по имени Конан. Песен про Конана киммерийцы знали бессчетное множество и были они самые разные. Одни были мрачными и кровавыми, а другие - веселыми. Казалось невероятным, что этот Конан в своей жизни пережил все, что ему приписывали.
- ... а потом с неба обрушилось чудовище и поглотило безумного колдуна Хандемира. После того, как смерть Бартатуи-кагана стала известна, войско гирканцев рассыпалось, и Согария осталась стоять непокоренной. Такой она и оставалась до времен Тогака. А Конан-Скиталец отправился на поиски новых приключений. Говорят, вскоре он покинул Гирканию, и больше его здесь не видели.