Вас. Маклаков
Я Столкинду напишу.
Автограф.
BAR. 5-18.
Приложения
M. Алданов К 80-летию В.А. Маклакова[2057]
I
В одном из лучших европейских энциклопедических словарей, в общей статье об адвокатуре в мире, сказано: «В России адвокатов мало; их назначает правительство; они никогда не выступают публично; роль их заключается в том, чтобы составлять записи и посещать судей. И гражданское, и уголовное судопроизводство секретны; вопросы об имуществе, о свободе, о жизни и смерти решаются помимо адвокатуры».
Это сказано об адвокатуре императорского периода. Правда, словарь довольно старый, но им постоянно пользуются и теперь. Конечно, автор этого сообщения добыл свои сведения из источника еще более старого, относившегося, верно, к царствованию Павла I. Такие же сведения и теперь печатаются о недавнем русском прошлом часто. Никакой злой воли тут нет. Злая воля в замалчивании всего хорошего в России была лишь у очень немногих европейцев. Фридрих II ругал Вольтера за то, что он вообще стал писать о «стране волков и медведей». В письме к д-Аламберу Вольтер, имея в виду Семилетнюю войну, заметил, что «русские в Берлине однако вели себя медведями очень благовоспитанными».
Вышинский объявил, что советский судья, в случае столкновения между законом и генеральной линией партии, должен без колебания руководиться партийными предписаниями; они и составляют высший закон. По этому поводу западные газеты писали, что Вышинский следует традициям русского до-революционного суда. В действительности, уж если можно тут говорить о традиции, то скорее о западноевропейской: в сущности, Вышинский повторил 8-ю статью террористического закона 22 прериаля: «La règle des jugements est la conscience des juges éclairés par l'amour de la patrie ; leur but — le triomphe de la République et la ruine de ses ennemis»[2057].
Европа плохо знала Россию. Не очень хорошо и Россия знала Европу, — только любила ее гораздо больше, почти всем европейским в последние два столетия восхищалась, почти всех европейцев принимала радушно[2058]. Даже за клевету обижалась не так уж сильно. Теперь это очень изменилось.
Конечно, до-революционный русский суд (за исключением сравнительно редких случаев) был судом превосходным — по серьезности тона, по деловитости, по внимательному отношению к подсудимым, по совершенному беспристрастию председателя. Суд никогда не превращался в балаган, с грубейшей бранью между сторонами. Дает ли, однако, клевета право на «перегибание палки». Много лет тому назад я был в Париже на докладе известного русского адвоката; он делился своими воспоминаниями о петербургской адвокатуре; все адвокаты были безупречные рыцари, бескорыстные защитники вдов и сирот. Я выходил из зала вместе с В.А. Маклаковым. Он развел руками и сказал: «Все же, как ему не стыдно так врать?»
Тут сказалась одна из самых привлекательных особенностей Василия Алексеевича: его органическая нелюбовь к неправде — не к «неправде» в каком-либо поэтическом смысле вроде «кривды», а просто к искажениям, к преувеличениям, к умолчаниям, к односторонности, к неверному освещению событий, ко всему тому, что нехорошо выражается словом «тенденциозность». Он один из самых искренних и правдивых людей, каких мне когда-либо приходилось встречать. И, как ни странно, именно эта его черта положила начало совершенно неверной легенде: «Маклаков? Он и правый, и левый, и кадет и не кадет, и либерал, и консерватор, он не хочет ссориться ни с кем». — В действительности В.А., будучи либералом, не хотел — а может быть, и не умел — замалчивать то, что ему в либералах не нравилось. Думаю, что эта черта не только не была ему полезна, но чрезвычайно ему вредила в его политической жизни: «грести против течения» — дело неблагодарное: «течениям» это очень не нравится. Если б В.А. хотел, Столыпин, наверное, предложил бы ему должность министра. Еще легче ему было бы стать министром после революции (об этом дальше). Но, как кратко сказано в его биографии, он «ни ученых степеней, ни чинов, ни знаков отличия никаких не имел».
Мог бы иметь все это. Немного найдется людей, столь необыкновенно одаренных. И друзья, и недоброжелатели согласятся, что тут дело не только в громадном ораторском таланте В.А. С этим даром у него счастливо сочетается редкий ум, большие разносторонние познания, исключительная память, столь же исключительное личное обаяние. Маклаков был лучшим украшением русской адвокатуры 20-го столетия. Но, признаюсь, мне трудно понять, как он вообще мог стать адвокатом.
2057
La règle des jugements est la conscience des juges éclairés par l'amour de la patrie; leur but, le triomphe de la République et la ruine de ses ennemis (франц.) - Единственным руководством для вынесения приговора должна быть совесть присяжных, проникнутых любовью к Родине; их целью является торжество Республики и гибель ее врагов.
2058
Бывали и курьезы. Немногим известно, что должность ректора Петербургского университета долго занимал при Николае I принявший русскую фамилию француз, который в молодости был секретарем Робеспьера.