Спустя секунд двадцать присутствие кого-то новенького заметил сидящий с краю и помалкивающий мелкий. Он неуверенно помахал ладошкой и скосил взгляд в сторону – дескать, сам вот видишь. Пришедший видел. Кивнув, прошел мимо кухни дальше в ванную. Там, случайно скользнув взглядом по зеркалу, отметил, что вчера кто-то позаботился о том, чтобы он не спал в одежде, и мимоходом задался вопросом, где ее теперь искать.
Контрастный душ (главное не удариться головой о верхнюю перекладину) и чистка зубов немного примирили с суровой действительностью. Действительность… она была точно как их пластиковый стаканчик для их зубных щеток. Ничем не примечательный, да и щетки самые что ни на есть обыкновенные: красная, зеленая, желтая и синяя. Они каждый раз, когда меняли их, тянули жребий, чтобы не спорить из-за цвета. Пару раз ему доставался нейтральный синий, а в остальном жизнь веселилась за его счет. Так и с действительностью: все, что кажется тебе привлекательным, обычно случается только потому, что ты немного сжульничаешь…
Когда он закончил с приведением себя в порядок (его вещи оказались в шкафчике, магия, да и только), телевизор все еще бубнил. Новостной канал безостановочно пугал зрителей самыми свежими ужасами со всех концов страны. Со своего рабочего места – повернутого практически горизонтально кульмана – он прихватил еще вчера ополовиненную кружку остывшего кофе, а из ящика стола – несколько галет. Сойдет за завтрак, если его не будут дергать в ближайшие пять минут. Опустившись на довольно жесткий («пружины должны быть такими, чтобы выдержали, даже если мы все вместе примемся скакать козликами, ясно?!») мутно-зеленого цвета диван, он бездумно уставился на диктора. Женщина возраста между двадцатью и восьмьюдесятью, глаза застыли, глядя в одну точку, накрашенный рот меняет очертания, как демонический узор Роршаха, говорила, как упал уровень акций какого-то завода за текущий год.
– Ага, уже вперился в зомбо-ящик!..
– Да оставь ты человека в покое…
– Это мой человек, так что я лучше знаю, когда оставлять его в покое, а когда нет, ясно?!
Старший все еще не в духе. Ощетинился своим дурным настроением, как еж иголками. Это с ним бывает, и чем дальше – тем чаще. Видимо, прожитые годы и ответственность постепенно, обтешут его, как море камень, выкристаллизовав совершенно невыносимого типа. Как и их всех.
Он допил кофе и поднялся с дивана. Сколько ни оттягивай неизбежное, но оно ведь все равно произойдет, не так ли?
***
– Встать, суд идет.
– Технически, еще не идет. К тому же, это не законодательная процедура, и нам нет необходимости подниматься с места.
– Я требую встать из уважения к закону, лейтенант!
– Не думаю. На мой взгляд, ты требуешь этого, потому что уже сказал вслух, а отступать не любишь. Так что, разумно это или нет, но теперь мы должны вставать.
– Лейтенант, что я тебе говорил на счет твоего мнения?
– Ты о том месте, куда я могу его засунуть или о том, что не можешь его оспорить?
– Какая муха его укусила?
– Не вмешиваться! Все. Начинаем. Слово предоставляется пострадавшему.
– М-м… Прошу прощения. Пострадавший… технически говоря… не очень имеет возможность…
– Будешь за него говорить?
– Последние полчаса я как раз пытался это до вас донести. Я буду представлять, так сказать, интересы потерпевшей стороны. И наше обвинение очень просто: ваш товарищ сломал нос моему нанимателю.
– Обвиняемый, что вы можете сказать в свое оправдание? Обвиняемый!
– А?
– Кто дал ему журнал «Наука и техника»? Заберите немедленно! Мы тут серьезными делами занимаемся, если ты не заметил!
– М-м. Нет. Возражаю. Все здесь присутствующие знают, что произошло. И знают, кто это сделал. А если не знают, то напомню: это сделал я. Вероятно, мне должно быть стыдно. Но мне нет. Пожалуйста, отправь меня на гауптвахту, и я там, черт побери, высплюсь, наконец.
– Отставить посторонние замечания! Ты так ничего и не уяснил для себя!
– Неужели?
Они встретились взглядами. Если откровенно, не в настроении были оба. Взбешены, проще говоря. Бешенство по одну сторону баррикад – то есть разделявшего их стола – было холодным и обжигающим, как дыхание Антарктики. И почему такие сравнения приходят в голову? – вдруг задался вопросом обвиняемый. Что за странность? Почему нужно непременно преувеличивать силу обуревающих людей чувств, как будто это что-то хорошее? Почему чем сильнее они, эти чувства, тем уважительнее к ним относятся? Они – чувства сиречь - могут быть и весьма неблаговидными. Его собственная злость, не в пример первой, была взвешенной и апатичной. Он просто не понимал, что происходит, и не слишком хотел это признавать. В мире было так мало вещей, относительно которых он мог бы сказать, будто не понимает их, что добавлять к ним текущую историю было бы попросту постыдно.
– Ты думаешь, что причина, по которой ты сидишь здесь, в чьем-то сломанном носе?! Ты думаешь, меня волнует изменение линии профиля нового «короля рок-н-ролла»?
– Буги-вуги.
– Да неважно. Нет, лейтенант, мой ответ – нет!
Лейтенант приподнял одну бровь. Он выглядел несколько сбитым с толку и потерявшим нить рассуждений. Между тем, Шкипер заложил за спину руки и прохаживался, как это водилось у него в обыкновении, перед стеной, которой не было видно из-за наклеенных на нее карт.
– Я знаю, что меня с вами не было, – начал он. – Я знаю, что после меня ты по званию старший и остальные должны тебе подчиняться. Но это НЕ значит, что эту власть можно использовать, как вздумается!
Он бросил гневный взгляд в сторону обвиняемого, но тот продолжал сохранять молчание, как видно, внимательно слушая. Пройдясь еще разок из угла в угол, Шкипер продолжил:
– Задача лидера не только сохранить, насколько это возможно, жизнь и здоровье гражданских, но и – не думал, что придется это произнести – быть достойным своего места.
– И что я сделал не так?.. – подал голос лейтенант. – Нет, я просто хочу понять. Было дано: дом небольшой площади, полный гражданских лиц, два человека личного состава и внезапное нападение неких посторонних, до сих пор неопознанных лиц. И именно по вине вашего «короля буги-вуги» началась массовая паника. У меня было два варианта: либо позволить этому происходить, и наблюдать, как цивильное население становится жертвами собственного страха и неприятельских пуль, либо устранить причину паники. Я выбрал второе.
– А какого, скажи мне, ядреного батона ты не подумал о других вариантах?! – Шкипер стукнул кулаком по столу. – Только попробуй, заяви мне, что их не было!
– Были, – не стал спорить лейтенант. – Но этот был самым быстрым. И самым малозатратным по ресурсам.
– То есть, давай я суммирую: вместо того, чтобы действительно решить задачу, стоящую перед лидером, ты пошел по пути наименьшего сопротивления. Чем тогда, позволь спросить, ты отличался от тех, кто обстреливал дом?!
– Гм, дай подумать… может, тем, что я не пытался убивать безоружных?
– Не ерничай! Это все очень серьезно, лейтенант! Намного серьезнее, чем тебе кажется. А тебе кажется, судя по выражению твоего лица…
– Разве оно что-то выражает?
– Именно об этом я и говорю. О небо… – командир сделал еще один заход между стен, едва не задев шкаф с картотекой. – Не думал, что доживу до такого, что мой собственный боец будет способен… А знаешь, что самое ужасное?