– Это почему? – нахмурился он неуверенно.
– По пирамиде Маслоу.
– Я не знаю, что там масло, – «тридцать пятый» вытер нос грязным рукавом, – но я тебя не понимаю.
Его собеседник пожал плечами снова. Его никто не понимал.
– А откуда ты все это знаешь?
– Из книг.
– Из книг?
– Да. Книги. – «Двадцать второй» для наглядности ткнул пальцем в сторону шкафа. «Тридцать пятый» посмотрел туда, потом снова на оратора и пошмыгал носом.
– Ты, значит, читать умеешь?
– Да.
– А я нет.
Они помолчали. Ничего удивительного в факте, изложенном новеньким, откровенно говоря, не было. Тут мало кто умел читать, а кто умел – не сильно пылал желанием. «Двадцать второй» покопался в памяти – ему рассказывали о буквах и цифрах так же неопрятно и лениво, как делали все в стенах этого дома. Никто не проверял, понятно это было или не очень, и не предлагал опробовать новые знания на практике. Он просто слушал, когда говорили, а потом попробовал, и у него получилось. Внутри книг мир был не так убог, как тот, что его окружал. И вроде бы, где-то – намного дальше, чем пустырь и гаражи – там есть что-то еще. Другой мир. Другие дома. И все там по-другому.
– Я хочу, чтоб ты предложил мне научить меня, – без обиняков сообщил новенький. «Двадцать второй» равнодушно пожал плечами – он не был против.
– Ты поэтому ко мне тогда подошел? – спросил он вслух.
– Что?.. – кажется, «тридцать пятый» был неприятно поражен. – Нет! Откуда я вообще знал?
– Я сидел и читал.
– Вот именно! Все торчали у печки, а ты один – в углу! Это неправильно!
«Тридцать пятый» слез с ящика, вытер мокрые руки о штаны и отвернул рукава, закатанные перед умыванием.
– Прохладно тут, – заметил он. – Меня с вокзала взяли, так и там не так было, как тут.
– А что? – без особого интереса отозвался «двадцать второй».
– Почище, – уверенно хмыкнул новенький. Подумал и добавил: – И подобрее.
***
Они собрали уголья в мешок, когда печка давно остыла, но пока еще черные комочки хранили остатки тепла. С этим узлом влезли под дерюгу, заменявшую одеяло, и положили так, чтобы он грел спины. Дерюгой следовало укрываться с головой, чтобы не выпускать теплый воздух – «двадцать второй» шепотом пояснил, что этого делать нельзя. Тот мигом поднимется вверх, а холодный наоборот, опустится.
«Тридцать пятый» постучал пятками – босыми и черными, как и у всех тут. Некоторые от этого болели и умирали, другие вечно ходили в соплях, но все равно что-то придумать с этим было невозможно. Хочешь ты или не хочешь, а всю жизнь с ногами на скамье не просидишь…
Кормили по утрам и перед сном – одинаковым жидким супом, в котором плавали колечки лука, комочки муки, и иногда рыбные головы. Рыбная голова считалась вкуснятиной. И за них тоже дрались. «Двадцать второй» читал, что в рыбе много фосфора, а от фосфора умнеют, но не верил этому: ему рыбных голов никогда не перепадало, что не мешало ему оставаться тем, кем он был.
Перед тем как налить в оловянную поцарапанную тарелку суп, громко называли номер, под которым ты числился в толстой, замусоленной тетради, и нужно было подойти, чтоб все удостоверились – вот он ты. Живой пока что, и суп зазря не пропадет. «Двадцать второй» получал суп двадцать вторым, «тридцать пятый» – тридцать пятым. Многие номера пропускались – этим людям еда уже не была нужна.
За окном пасмурная погода сгребала метлой туман к ним под окна, и от этого делалось сыро и промозгло. Они сидели на подоконнике, подобрав ноги, и упираясь друг другу в спины. Глядеть за окно было все равно приятнее, чем в комнату.
– И чего дальше было?
– Дальше они собрались и свергли тех, кто правил.
– И никто им не помешал?!
– Хотели помешать, но не смогли: очень уж тех много было. А потом те еще поставили на большой площади такую штуку… Машину. Чтоб раз и голову отрубить. И всех, кто с ними был несогласный – всех туда отправляли.
– Много, наверное, голов получилось… Где они их хранили?
– Не знаю. Полагаю, сбрасывали в ров или насаживали на колья. И в том и в ином случае, это распространяло дизентерию и способствовало общей антисанитарии условий.
«Тридцать пятый» поковырял в носу.
– Скучно, – сказал он. – Так нельзя, чтоб все время одно и то же. Так нельзя, чтоб все у печки, а ты в углу. И так, – он пошевелил пальцами ног, не то разгоняя кровь, не то подчеркивая свои слова, – так тоже нельзя.
«Двадцать второй» наматывал на палец грязную прядь волос. Отчасти его восхищали эти порывы собеседника, а отчасти он уже высказал все, что о них думал.
– Нельзя сделать так, чтоб за один день все поменялось, – терпеливо повторил он. – Даже если у тебя много денег, и ты можешь купить сколько угодно дров, и даже крышу залатать, ты не можешь залатать чужие мозги. Люди уже привыкли думать определенным образом. И если все делать рывком, можно, в итоге, самому обнаружить голову во рву.
«Тридцать пятый» молчал.
***
Они таскали с кухни гнилую картошку. Прямо из ведра. Все таскали, и они тоже так делали. На это закрывали глаза, предоставляя обитателям дома самим разбираться друг с другом.
Картошка была тем, что получится, если в одном месте смешать ад и рай: несъедобная горечь чередовалась с лакомыми кусками, годными в пищу.
«Двадцать второй» всегда удивлялся тому, почему картошку с ними вместе не воруют и крысы. Это было обидно: крыс можно было бы выследить и тоже съесть. Но ни одной серой бестии не попадалось на глаза, и следов их зубов тоже. Это было странно.
Они залезли в подвал. Залезли потому, что там могли быть долгожданные крысы, да и просто потому, что могли это сделать.
В подземелье тоже было холодно, но там не было людей. Пришлось спуститься по темной каменной лестнице, а потом еще пройти по коридору, прежде чем они попали на какой-то нижний уровень. Узенькие окошки тут были под самым потолком. Под стенами выстроились ряды всяческой рухляди, которую даже в том месте, где они жили, не как было пустить в дело. Остатки мебели, какие-то ящики, груды тряпья, заплесневевшего, склизкого на ощупь и издающего мерзкий кислый запах. И тоже ни следа крыс.
– Туда смотри!
Тридцать пятый ткнул пальцем вдаль.
– Там, вроде свет?
– Отраженные лучи. От какой-то блестящей поверхности.
– Где этой дыре вообще может быть «блестящая поверхность»? Давай-ка, подсади меня, ты дылда… – «Тридцать пятый» ухватился за чужие плечи и попробовал вспрыгнуть на них, но оба едва не загремели на пол, когда «двадцать второй» оступился.
– Вот же дохляк, – в сердцах выругался «тридцать пятый». – Ну, тогда пробуй ты!
Он попробовал. Влез на чужие плечи, придерживаясь за стену, и чрез груду хлама дотянулся до вожделенной полоски. Это действительно был металл, отражавший скупое зимнее солнце. Точнее, это было металлическое покрытие двери, когда-то наверняка крепкой и надежной, а сейчас просевшей на петлях так, что в щель можно было сунуть палец. «Двадцать второй» рассудительно не стал этого делать.
– Ну, чего там? – нетерпеливо донеслось снизу.
– Дверь. Щель. Сквозняк, – последовал скрупулезный ответ. – Кстати, если есть сквозняк, значит, там пространство… – он не успел договорить, так как стой стороны в дверь что-то ударилось. Шаткая конструкция пошатнулась, и «тридцать пятый» едва устоял на ногах. Его товарищ только и мог, что пытаться зацепиться за остатки обшивки пальцами. Глухой удар с той стороны был внезапным и пугающим, и, тем не менее, вполне объяснимым.
– Там что-то упало.