Вертолет приближался. Они все глядели на него, не отрываясь, не обращая внимания на то, что солнце слепит глаза, как будто пристальный взгляд мог бы сообщить им, кто находится внутри машины. Бежать было некуда, и прятаться негде. Разве что нырять, но сколько можно просидеть под водой, спрашивается?..
Вертолет завис над их головами, и сверху сбросили веревочную лестницу. Ее поймал Рико. Хлопнул по плечу Прапора, показал на Ковальски, и деловито полез наверх.
– Что он имеет в виду? – оглянулся Порох.
– Что если его пристрелят, я должен его слушаться, – перевел младший «пингвин». Между тем подрывник добрался до конца лестницы, какое-то время повисел там, и стал спускаться.
– Не понял?
– Кажется, все в порядке.
Вернувшись на плот, Рико подозвал Прапора, и тот полез наверх. За ним следом отправился Порох, а после него – Ковальски. Рико покинул плот последним, предварительно оглядев, будто сомневался, не забыли ли они чего.
В кабине было тесно. Вертолет вообще не самое просторное средство передвижения, но когда туда набивается такая уйма народу, становится совсем неудобно.
– Только постройтесь не сидеть у меня на голове, – попросил Капрал, занимавший место пилота. – Я вас просто по-человечески прошу…
– А где Секрет?
– На второй машине прочесывает другой участок.
– Где вы все это время были?!
– Сказать по правде – полагали, что вас давно нет на свете. Мы потеряли субмарину со всех радаров после выстрела, что ее потопил.
– Но все же что-то заставило вас вернуться!
– Не что-то. Кто-то. Через день береговой патруль выловил из моря человека.
– Шкипер?!
– Нет, один из браконьеров. Он-то и рассказал, что они с приятелем рыбачили себе на лодке, когда внезапно какой-то психопат-одиночка решил взять их на абордаж… со стороны сообщение звучало абсурдно, конечно, но мы нашли и разговорили этого парня. Похоже на то, что ваш Шкипер таки притопил одного из контрабандистов, и на их шлюпе добрался до суши.
– Похоже?
– Когда мы его нашли, он был не в том состоянии, чтобы болтать. Так что он отлеживается в лазарете.
– Акулы?
– Истощение. Он все повторял, что не забрал своих людей и настойчиво требовал варианты.
– Что ж, я думаю, он будет рад увидеть этих героев…
– Порох, ты чем-то недоволен?
Капрал бы обернулся, если бы мог отвлекаться. Прежде чем ответить, маленький специалист по оружию допил до дна пластиковую бутылку воды. Все выловленные Капралом из моря люди проявили недюжинный интерес к запасам на вертолете.
– Никого не хочу обидеть, но я просто думаю о том, почему эти парни решают свои проблемы с нашим участием, даже не спросясь. По-моему, это как-то неправильно.
– Знаешь, Порох… На правах научника твоего отряда, позволь я тебе кое-что скажу. Тоже не желая никого задеть или обидеть. Жизнь это такая вещь, в которой каждый считает, что именно его точка зрения правильная, и практически никогда это не бывает верным. Мы можем сколько угодно обвинять других и говорить, что они поступают неправильно, и мы сами в этот момент с чужой точки зрения тоже поступаем совершенно неправильно. И знаешь что? Все это не имеет никакого значения. Если в твоей жизни есть люди, которым есть до тебя дело, все остальное не играет роли. Они будут говорить тебе: ты неправ, ты делаешь то и се не так как надо, ты ничего не понимаешь. Но когда ты влипнешь, они придут за тобой. Вот что имеет смысл. Понимаешь?
Порох пожал плечами. Он может и понимал, а может, счел все вышесказанное за некий «пингвиний» эквивалент «потому что потому» – бог весть. Главным было все же то, что они выбрались и скоро будут дома. И это осознание грело лучше одеяла.
***
Мягкий рассеянный синеватый свет лежит на комнате, будто невесомый газовый шарф. Он в постели. С одной стороны, будто часовой – штатив капельницы. К счастью, пустой. С другого – помигивающая огоньками тумбочка, издалека похожая на дроид Р2Д2, встретившегося с падающим из самолета роялем – тем самым, который так и не шлепнулся, несмотря на тщетные надежды лейтенанта.
Он пытается уснуть и считать уравнение Фурье. Нормальные люди, он знал, считают овец, но последний раз, когда он прибегнул к этому методу (это было давненько, надо сказать), рассвет застал его копающимся в картотеке, поглощенного поисками отчета о клонировании овечки Долли.
Нужно спать. Во сне клетки восстанавливаются. Во сне мозг отдыхает. Во сне худеют… так, нет, это не к нему…
Сосед по палате справа давно спал здоровым сном – Ковальски слышал его дыхание, и по одному нему мог бы сказать, что человек спит на спине. И хмурится.
Он знал это дыхание. Он знал этого человека. И ученому спокойнее бы спалось, не будь вокруг этих гладких чистых стен и новейшего оборудования, но будь за спиной ощущение той, другой спины.
Сосед слева минут пять назад убежал в сторону кабинки в конце коридора – ночь без такого забега для него вообще не ночь. Ковальски загодя услышал его шаги по плиткам пола, и по их звучанию так же заблаговременно мог бы предсказать все действия. Но – не предсказал.
Дверь бесшумно отворилась и затворилась, впуская ночного гуляку. И гуляка направился вовсе не к своей кровати.
– Эй, – позвал он. – Я же знаю, что ты не спишь.
Ковальски, лежавший на спине с закрытыми глазами, скрестив руки на груди, не мог не отметить определенно высокую долю наблюдательности этого соседа.
– Не сплю, – согласился он. – А что?
Прапор присел на край его кровати. Поерзал, устраиваясь – по привычке поерзал, проверял, не выстрелит ли какая-нибудь коварная пружина в самый «подходящий» момент. Однако в лазарете «Северного ветра» все было очень пристойно, в том числе и поведение кроватей. Прапорскому филею ничего не угрожало.
– Я… сказать хотел в общем, – произнес Прапор тихо. – Ты прости, что я накричал тогда на тебя. Я не хотел тебя обидеть. Просто… очень это все было…
– Неприятно, – подсказал Ковальски.
– Точно.
– Проблема в другом, – продолжил лейтенант. – Мы всегда срываемся на близких. Это глупо, но это факт. Потому что подспудно знаем: наши отношения достаточно крепки, чтобы не испортить их подобными выходками.
– Это как-то… малодушно. Я не хочу мямлить оправдания, ты не подумай! И не хочу, чтоб меня пожалели и все такое…
– Серьезно?
– Ну, если и хочу, то не очень сильно. Я просто был совершенно потерян, когда Шкипер решил… то, что решил.
– Что ж, мы оба знаем нашего Шкипера. Это не было так уж удивительно.
– Но было неприятно. Я потом спрашивал его, ну, просил в смысле, чтоб он передумал, а он… Он знаешь, – Прапор снова поерзал. – Он сказал: не я должен передумать.
– Что ж, пусть продерет глаза, тогда поболтаем.
– Но ты же от нас не уйдешь?.. – Прапор нервно скомкал в горсти край простыни. – Я не хочу, чтоб ты уходил. Но я и не хочу, чтоб вы со Шкипером худо-бедно нашли компромисс только из-за меня, или из-за Рико. То, что есть между людьми, должно быть настоящим – тогда у него есть шанс.
– Глубокая мысль.
– Не смейся!
– Разве я смеюсь?
– Я тебя не первый год знаю. Чем кирпичней у тебя рожа – тем выше вероятность того, что ты издеваешься.
– Для этого сейчас не слишком подходящий момент, я полагаю.
– Тебе здесь нравится?
– Здесь – в лазаретном блоке?
– Нет, у «Ветра»
– Давай мы обсудим эту тему позже и не здесь.
– Почему?
– Камеры, Прапор. Наверняка они тут есть. Зачем распространять информацию?
Лицо его собеседника вытянулось.