Чтобы как-то занять руки и отвлечься, принялся чинить старые сети, выстругивать утерянные наплывы. Руки делали привычное, а душа оставалась безучастной. Раньше как бывало: возьмет сеть, сразу припомнит, как бились в ячеях таймени, к нему приходили азарт, радость, заставляли работать быстрее. Нынче ничего не чувствовали, будто и не сеть в руках.
— Саша! — услышал крик жены. Негромко, но страшно позвала Раиса, будто птица в ночи прокричала.
Александр Тихонович вздрогнул, нож замер в руке, тоненькая стружка качалась на острие. Он поднял голову, непонимающе уставился на жену, которая стояла на крыльце и смотрела не на него, а куда-то за спину, на озеро.
Нехорошо стало на сердце у Клубкова. Горло зачесалось от еще невидимой петли. Он еще не видел, что там, за спиной, а уж чурка выпала из рук, покатилась под ноги, и он не торопился ее подбирать.
Опираясь руками о бревна, встал. К ладони прилипла вытопленная солнцем из бревен смола. Вытер руки о рубаху. Поворотился к озеру, заранее зная, что именно увидит.
Озеро было сине от волн. Тяжело переваливаясь, к мысу приближался ослепительно белый под солнцем «Дозор». Стекла рубки поблескивали. На палубе чернела одинокая фигурка.
— Ну, вот оно… — выдохнул Александр Тихонович. Он почему-то до этого дня, даже не признаваясь сам себе, надеялся: пожалеют его люди. В ссоре был с людьми, шел против них, ничего, кроме бед, не принес, а надеялся.
И, глядя, как выруливает «Дозор» к его берегу, застонал Клубков. Все рухнуло, все осталось позади, впереди — пустота. Жгуче стыдно стало и больно. Жуткое, горячее шевельнулось в нем, и Александр Тихонович понял: с этим ему не справиться, оно зальет сейчас всего.
Захлестнуло быстрее, чем ожидал. Припадая на больную ногу, пошел в избу. При каждом шаге нога отзывалась тупой болью, но он не слышал боли: теперь уже все равно. Воротился быстро. Возле крыльца переломил ружье, загнал в стволы два патрона с волчьей картечью. Быстро, словно кланяясь земле, костылял к скалам. Соболь, навострив уши, запрыгал возле него.
«Дурак», — подумал хозяин.
Раиса Семеновна вдруг опомнилась, догнала, повисла на руке, причитая, как по покойнику. Александр Тихонович отшвырнул ее, не оглядываясь, шел дальше. Она снова загородила путь, раскинув в стороны странно белые обнаженные руки. Он сильно толкнул ее в грудь. Жена упала, заголосила, уже не поднималась.
«Убью… Кто первый на берег ступит, того и убью. Был для вас волком, так и помру волком», — Клубков лег на скалу, под которой синело озеро. Соболь настороженно глядел на хозяина, на плачущую Раису.
Катер уже подходил. Сбавил ход. Покачивался.
Сейчас Ларион застопорит машину, сбросит трап. Круглая черная мушка на конце ствола, пробежав по воде, успокоилась на зеленой травке возле воды, куда, по расчетам Клубкова, должен лечь конец трапа.
Александр Тихонович прищурился. Солнечные зайчики прыгали по белому борту катера, слепили его. Глаза набухли, их защипало. Клубков поморгал, протирая глаза подрагивающей рукой. Долго протирал. А когда прояснилось, увидел, что трап уже спущен и к его дому легко бежит помощник лесничего с ясным лицом.
Вот он вошел в сени. Сейчас увидит, что хозяев нет, появится на крыльце.
Появился.
«Ох, не тебя хотел, другого», — трепыхнулось сердце у Клубкова.
— Эй, хозяева! Александр Тихонович! — крикнул Артем в никуда, рупором приложив ладони ко рту. И еще эхо не успело умереть в скалах, увидел хозяина.
Несколько секунд, недоумевая, смотрел на черные зрачки стволов, потом губы упрямо дрогнули, и вдруг он пошел к Клубкову, поражаясь, что раньше в ужас приходил от этого имени, а теперь вот идет навстречу вскинутому ружью, и в нем нет ни страха, ни отчаяния. Есть только уверенность в тяжеловатых, враскачку, шагах по шелестящей траве, и сладко от этой уверенности ему.
Мушка дернулась, поползла вниз, ружье концом ствола чиркнуло о гранит.