Поселившись в 1829 году в скиту Оптиной Пустыни, о. Леонид сделался средоточием духовной жизни в обители. Он отличался необычайною живостью и яркостью внутренней жизни, но старался прикрывать свои дарования некоторым видом юродства.
Самый наружный вид его был поразителен. Он был высокого роста, довольно полный, но легкий и быстрый, с небольшими, проницательными и живыми глазами, с длинными, густыми и волнистыми волосами, напоминающими львиную гриву, с живою, резкою, прямою, простонародною речью. В нем не было ничего напускного, заученного, формального. Народ любил его и теснился к нему. Келья его всегда была переполнена посетителями. Старец в белом балахоне сидел на своей кровати и плел пояски (это было его обычное рукоделье), беседуя с окружающими. Известный странник по святым местам, инок Парфений, посетивший Оптину Пустынь, очень живо и интересно описывает прием у старца Леонида.
Старец сидит на кровати. Вокруг него на коленях стоят посетители, слушая его беседу. Вместе с другими стоит какой-то купец. Когда очередь дошла до него, старец спросил его, что ему нужно? Купец сказал: “Прошу вашего наставления, отче, как жить?” Старец сказал: “А выполнил ли ты то, что я тебе назначил в последний раз?” “Простите, отче, не могу выполнить”. Тогда старец обратился к своим келейникам и сказал: “Ну, так вытолкайте его вон!” И купца вывели из кельи. Уходя, он уронил золотую монету. Старец сказал: “А монету отдайте прохожему иноку. Он человек дорожный — ему пригодится!” Все со страхом смотрели на эту сцену. Тогда инок Парфений спросил старца: “Отче, за что это вы так строго поступили с купцом?” — О. Леонид ответил: “Да как же было поступить иначе? Он уже не один раз приходит ко мне и просит наставлений. Я ему сказал последний раз, чтобы ой оставил курение табаку, и он обещал, а теперь говорит — не могу оставить. Пусть сначала исполнит одну заповедь, а потом приходит за новыми наставлениями”. При иноке Парфении приходили к о. Леониду многие больные и бесноватые, и он, читая молитвы над ними и помазывая святым маслом от чудотворной Владимирской иконы Богоматери, исцелял их. Инок удивлялся силе его молитвы и спрашивал: “Отче, как вы дерзаете исцелять бесноватых?” Старец ответил: “Это не от меня. Каждому, по силе веры его, Бог подает исцеление по молитвам Богородицы”. В течение всего дня старец был занят с посетителями. А когда вечером освобождался от них, келейники вычитывали ему положенное иноческое правило. Евангелие читал обыкновенно сам старец особым молдавским способом. Спал старец в сутки не более трех-четырех часов. Своею святою жизнью, мудростью, прозорливостью, даром исцелений, милосердием к страждущим, прямотою и смелыми обличениями людей порочных старец Леонид приобрел общую любовь и глубокое почитание К нему стали приходить люди всех классов и состояний — купцы, помещики, крестьяне, мещане, священники, не говоря уже о монахах и монахинях, и все получали от него полезный совет и утешение в постигшем их горе. С каждым годом возрастало стечение к нему народа. Однажды приехал к старцу из соседнего Козельска уездный протоиерей и, увидев старца, окруженного толпою крестьян, сказал: “И охота вам, батюшка, так утруждать себя и возиться целые дни с народом”. Старец ответил: “Конечно, по-настоящему это — дело ваше, мирских иереев, но так как у вас для этого мало времени, то поневоле приходится возиться с народом нам — инокам”. Недалеко от Оптиной проживал богатый помещик, человек гордый, крутой и своенравный. Семнадцать лет не был он у исповеди и, имея взрослых сыновей и дочерей, завел незаконную связь со своею крепостною женщиною Слухи о прозорливом старце Леониде дошли до него, и он пожелал посмотреть старца. Старца предупредили об этом И вот, когда помещик вошел в его келью, старец, сидя, по обыкновению, на кровати среди своих учеников, прикрыл глаза свои сверху рукою, в виде козырька, как бы всматриваясь попристальнее в лицо входящего, и сказал грозно: “Вот идет остолопина смотреть грешного Леонида! А сам, шельма, семнадцать лет не был у исповеди!” Пораженный непривычным для гордого барина обращением старца, помещик пожелал исповедаться у него и просил настоятеля Оптиной Пустыни переговорить об этом со старцем. Старец согласился исповедывать помещика, но наложил на него епитимью и не допустил до причащения Святых Тайн, пока он не разорвет свою незаконную связь. Возвратившись домой, помещик через некоторое время отослал от себя свою сожительницу, к большой радости своих детей, приезжавших в Оптину Пустынь благодарить старца за его строгость. Деятельность о. Леонида, всегда окруженного множеством посетителей, не нравилась епархиальному начальству: оно полагало, что инок, принявший на себя обеты схимничества, великий ангельский образ, должен был проводить свою жизнь в совершенном уединении и молитве, а никак не в беседах с народом. Непрерывным стечением народа нарушалось безмолвие скита, и скит уже переставил чем-либо отличаться от монастыря. Поэтому старцу Леониду было предложено прекратить прием посетителей. Старец исполнил распоряжение духовной власти. Но народ продолжал идти к нему. Собравшись у дверей его кельи или у ворот скита, люди часами и днями ожидали его выхода, окружали его, просили его благословения и молитвы, спрашивали советов, просили помочь больным. Тогда было предписано перевести старца в монастырь, но по-прежнему не допускать к нему посетителей. Устраивали разного рода заграждения из досок, запирали ворота, чтобы народ не мог проникать к о. Леониду, но все оказывалось напрасным. Однажды настоятель монастыря, о. Моисей, пришел посмотреть, что делается у старца, и увидел, что его келья полна народа — здесь были и здоровые, и больные. Старец читал над больными молитвы и помазывал их святым елеем из лампадки, висевшей перед его келейной Владимирской иконой Божьей Матери. Настоятель ужаснулся и сказал: “Батюшка! Что же это вы делаете? Ведь вам же запрещено принимать народ! Вас могут под начал упрятать, сослать в Соловки!” Старец ответил: “Что хотите, то и делайте со мною! Хоть в Сибирь меня пошлите, я останусь тем же Леонидом! Посмотрите на этих больных — могу ли я отказать им в молитве, на которую они только и надеются, которой ждут, и которая, по их вере и усердию к Божьей Матери, подает им исцеление?!” О. Моисей махнул рукою и ушел из кельи старца, промолвив: “Делайте, как знаете!” Несколько раз старца переводили из одной кельи в другую. Получив распоряжение о переходе в новую келью, старец брал на руки свою Владимирскую икону Божией Матери и с пением “Достойно есть...” отправлялся в указанное ему помещение. Ученики несли за них остальные его вещи. Наконец, старцу запретили носить схимническое одеяние, вероятно, полагая, что он ведет слишком рассеянную жизнь, не подобающую его схимническому положению. В это время приехал в Оптину Пустынь проездом в Петербург высокопреосвященный Филарет, митрополит Киевский. В Оптиной Пустыни он был встречен калужским епархиальным преосвященным и всем монастырским братством. Митрополиту Филарету, любившему и почитавшему о. Леонида, хорошо было известно положение старца в обители и отношение к нему епархиального владыки. Заметив, что старец был без схимнического одеяния, митрополит спросил, почему он не в схиме. Старец молчал. Митрополит понял причину его молчания и сказал: “Ты — схимник, а потому и должен носить схиму”. После этого случая запрещение о. Леониду носить схиму было отменено. Гонение, постигшее о. Леонида со стороны противников старчества, распространилось и на его учеников. Из называли “фармазонами” и подвергали всяческим стеснениям и запрещениям. Много неприятностей претерпели из-за старца, между прочим, его вернейшие ученицы из Белевского монастыря — игуменья Павлина и монахиня Анфия. Старец Лев скончался в 1841 году, 11 октября, 72 лет от рождения. До самой своей кончины он сохранил ясное сознание, много раз причащался во время болезни святых Христовых Тайн, был особорован и до последнего вздоха призывал и