В последние десятилетия девятнадцатого века в Европе больше не было собственных войн. Вооруженные конфликты были отголоском колониальных войн, и они были почти все без исключения краткими и победоносными, с небольшим числом жертв на европейской стороне. Современное оружие, такое как пулеметы, существовало уже некоторое время, но как смертоносна будет война в эпоху пулеметов, не догадывались даже военные специалисты. Таким образом, до 1914 года Европа питала большие иллюзии относительно войны.
Последняя четверть девятнадцатого века была не только тем периодом, в который эффектно выступили социалистические партии, но также временем, в которое резко возросла заморская экспансия европейских держав. В следующей главе мы поговорим более подробно об этой заморской экспансии, но эти два события были близко связаны, и на это нам нужно взглянуть здесь.
Девятнадцатый век был веком промышленной революции. Во всех страны, в которых произошла эта революция, экономика становилась все более и более продуктивной. Но в результате этого предложение стало превышать спрос. В 1873 году это впервые привело к экономическому кризису перепроизводства[12]. В Западной и Центральной Европе и в США бесчисленные мелкие производители исчезли со сцены в результате экономической депрессии. Относительно небольшая группа гигантских фирм, в основном это были акционерные общества с ограниченной ответственностью, группы компаний, (картели) и, конечно же, банки теперь доминировали в экономике. С одной стороны, эти крупные компании находились в конкурентной борьбе друг с другом, но они также заключали соглашения и сотрудничали, чтобы разделить источники сырья и рынки сбыта, определять цены — другими словами, чтобы как можно более сгладить недостатки конкуренции свободного (теоретически) рынка и отстаивать свои интересы против иностранных конкурентов и против своих собственных рабочих и служащих. В этой системе крупные банки играли важную роль. Они выделяли кредиты на крупные проекты, которых требовало промышленное производство, и инвестировали свои полученные через гигантские прибыли «излишки» капитала в любой точке мира. Таким образом крупные банки становились партнерами, акционерами и даже владельцами крупного бизнеса. Концентрация, гигантизм, олигополии и даже монополии — это был новый этап в развитии самого капитализма. Ученые-марксисты говорят в этом контексте о монополистическом капитализме.
Финансово-промышленная буржуазия первоначально придерживалась классического либерального невмешательства государства в экономическую жизнь в духе Адама Смита, для которого государство играло лишь минимальную роль в экономической жизни, а именно, роль «ночного сторожа». Но теперь роль государства становилась все более важной, например, в качестве заказчика серийно выпускаемой промышленной продукции, например, как пушки и другое современное оружие, поставляемой гигантскими компаниями, такими как «Крупп», финансировавшимися крупными банками. Финансово-промышленная элита в то время состояла почти исключительно из «национальных» банков и компаний, потому что так называемые «транснациональные корпорации» возникнут намного позже. Вот почему элита рассчитывала на вмешательство государства — для защиты крупных компаний от иностранной конкуренции с помощью высоких таможенных пошлин на импорт готовой продукции, даже если это противоречило традиционной либеральной догме о свободном рынке и свободной торговле. Так возникали национальные экономические системы, которые все интенсивнее соревновались друг с другом. Государственное вмешательство — известное среди экономистов как «дирижизм», или «этатизм» — с этого момента также начало быть популярным, потому что только сильное государство помогало промышленникам получать под свой контроль территории за рубежом. Они должны были служить рынками сбыта готовой продукции и инвестиционного капитала, а также как источники редкого сырья и дешевой рабочей силы.
В их собственных странах такого обычно не было в достаточном количестве и/или по достаточно дешевым ценам. Обладание такими областями увеличивало прибыльность компании и помогало промышленнику (или банкиру) получать преимущество перед иностранными конкурентами.
Но даже знать видела что-то для себя в территориальных приобретениях. Банкиры и промышленники везде пользовались гораздо большей экономической властью, но политическая власть была и оставалась в большинстве стран в квазимонополии аристократов, особенно в крупных империях, таких, как Россия, Германия и Австро-Венгрия. Для аристократии, которая находилась там у власти, престиж своей страны так же, как и в Средние века, все еще ассоциировался с максимально большой территорией, поэтому территориальное расширение для них было важным. Предприимчивых выходцев из знатных семей манила престижная офицерская карьера в завоевательных армиях или должность высокопоставленных чиновников в колониальной администрации в завоеванных землях. Дворянство традиционно было классом крупных землевладельцев, и в этом отношении тоже территориальные завоевания были для него интересны. Старший сын традиционно наследовал вместе с титулом все семейное достояние. Новые завоевания за океаном или, как в случае с Германией и Дунайской монархией — в Восточной Европе, позволяли и младшим сыновьям аристократов обзавестись собственными землями и властвовать над местными жителями, для которых была уготована роль занятых трудом послушных крестьян и покорных слуг. Дворянство во второй половине девятнадцатого века все больше и больше инвестировало в капиталистическую деятельность, например в добычу полезных ископаемых, а потому его манили заморские территории, богатые полезными ископаемыми, такими, как медь, золото и алмазы[13].
12
До этого экономические кризисы были вызваны недостаточным уровнем производства, а именно: спрос превышал предложение.
13
Британские и голландские королевские семьи приобрели крупные пакеты акций в компаниях, которые рыскали по всему миру в поисках нефти, таких, как BP и Shell.