В иной ситуации Иван Иванович наверняка начал бы глумиться над своей коллегой, но на этот раз у него хватило такта воздержаться от заявлений, начинающихся со слов «ну, вот, а что я говорил…». Вместо этого Гоманьков предложил немедленно направить в музей группу из числа наиболее опытных сотрудников службы безопасности, ранее служивших дознавателями в следственных органах, чтобы начать по горячим следам выяснять, что к чему.
Юрьев покачал головой:
— Группу соберите, но сначала лучше давайте я с Грачёвой сам поговорю. Прежде чем ваши бойцы её напугают. — Он грустно усмехнулся, вспоминая рассуждения Дроновой о том, как суровые люди в штатском способны напугать интеллигентную публику.
Ирина, видимо, тоже вспомнила. Руки её, до того лежавшие на коленях, переплелись в замок.
Плохо, подумал банкир. Теперь она будет защищать себя и прилагать усилия, чтобы не оказаться крайней. Девушка будет думать только об этом. А ему сейчас нужно, чтобы она забыла о себе и думала о деле.
— Мне тогда ждать ваших указаний? — напомнил о себе Гоманьков.
— С полицией свяжитесь, заведите дело о краже. Полиции мешать мы не будем, но как они работают — сами знаете, а у нас времени мало. Так что самим надо подключаться. Добро — сеять. Зло — сажать.
— А мне что делать? — спросила Дронова напряжённо.
— А вы, Ирина Васильевна… — Юрьев добавил в голос теплоты, — подумайте, как нам быть, если экспонаты не отыщутся к открытию. От этого зависят наши дальнейшие действия, — подчеркнул он.
Пиарщица немного расслабилась: она поняла, что ей по-прежнему доверяют и с её мнением считаются. Лицо Дроновой разгладилось — и тут же приняло деловое, озабоченное выражение.
— Конечно, подумаю, — быстро сказала она. — Дайте мне хотя бы два часа…
— Да хоть три. Только вдумчиво так прокачайте ситуацию, Ирина Васильевна, — дожал Юрьев. — Но и не тяните. И вообще, шуруйте, ребята, на всех скоростях. На всех скоростях, на наших костях. Как тот участковый из анекдота, который корову по горячим следам быстро сумел найти.
Гоманьков, вставая, позволил себе улыбнуться. Видимо, смысл сценки от него не ускользнул.
Улыбнулся и Алексей Михайлович. Его немного отпустило. Проблема перестала быть только его головной болью: часть тяжести приняли на свои плечи коллеги. Достаточно опытные и компетентные, чтобы на них можно было положиться. Да и сама раздача указаний действовала на председателя правления не хуже психотерапевтического сеанса, возвращая ему на время упущенное чувство контроля над происходящим. А Юрьев любил контролировать абсолютно всё вокруг и умел это делать. Обычно не очень заметно для окружающих, но охватывая всё и вся. Так уж он был устроен.
Рано ласты склеивать, решил банкир. Посмотрим, куда кривая вывезет.
11:00. Юрьев
Москва. Шишов переулок
После разговора с Гоманьковым и Дроновой Юрьев поспешил в Арт-музей. Люди, хорошо знающие окрестности банка и не путающиеся в тихих близлежащих улицах, переулках и подворотнях, могли напрямки дойти до музея минут за пять — семь. Дорога на машине требовала в два-три раза больше времени. Это если сильно везло и удавалось доехать без пробок. Раньше через Шишов переулок на автомобиле удавалось долетать до владений Грачёвой минуты за три-четыре. Но год назад московские власти зачем-то решили сделать движение по переулку односторонним. Логику людей, принимавших решение, понять было ну никак невозможно. Совсем. Люди на чём свет стоит материли высадившихся в столице оленеводов, не знающих и, по-видимому, не сильно любящих переданный им на кормление оккупированный город, плевались и ругались, но сделать ничего не могли.
Юрьев застегнул плащ и двинулся в путь. Право на свободу передвижения было завоёвано по итогам противостояния с начальником службы безопасности. Гоманьков, зная любовь руководителя к прогулкам, поначалу приставил к шефу охрану из числа бойцов частного охранного предприятия. Неуклюжие, как дореволюционные комоды, громилы ни на шаг не отставали от сопровождаемого лица и, не смущаясь, с наивной деревенской простотой, громко докладывали по в рации о каждом шаге банкира: «Объект зашёл с бабой в кафе». Их звонкие, бодрые голоса слышал не только дежурный по смене, но и тот, кто именовался объектом. И ещё журналистка, которой тот намеревался дать интервью в кафе. Та вообще обиделась, услышав, что её назвали «бабой». Женщиной она была, мягко говоря, не самой симпатичной, но о себе думала иначе. Юрьев потом в лоб и без нюансов, до слёз понятно разъяснил Гоманькову на понятном ему русском языке всё, что думает о простых сельских парнях, взятых в банк после семи лет службы в СОБРе и до сих пор считавших, что в Москве они находятся в такой же «горячей точке», как в Гудермесе. Ну или почти в такой.