Резонно предполагая, что в понедельник утром известие о краже дойдёт до оппонента и тот отправится в очередную прогулку, чтобы собраться с мыслями, Гусин попросил знакомого ему руководителя частного охранного предприятия отправить к штаб-квартире ПортаБанка надёжного человека. Этот человек, в случае, если Юрьев выйдет на улицу, должен был пройти за ним и, если представится такая возможность, как следует пугнуть негодяя. Спровоцировать драку, напасть, может быть, даже немножко поранить. Неважно что. Конечно, не убивать. Нет. Достаточно перепугать насмерть. И отбить желание сопротивляться. Подавить волю. Пусть ему икается и думается, что его жизни что-то угрожает. Тогда шансы того, что он захочет добровольно уйти со своей должности, могут существенно возрасти. План не сработал. Юрьев вышел из банка, но неожиданно куда-то исчез. Как сквозь землю провалился. А потом был взят своими под такую усиленную охрану, что Гусин решил даже больше не пытаться. Больно уж увеличивались его личные риски.
Зато картина и фотография оказались в его руках. Единственной проблемой виделась их переправка за границу. Это всё-таки были большие художественные ценности. Которые искали. Нет, Гусин был уверен, что Гоманьков просигналит ему, если на его след выйдут и возникнет угроза разоблачения. Но бережёного, как говорится, Бог бережёт. Разумовский предлагал встретиться где-нибудь в Европе — например, в Праге. Но трусливый Роман, желая перестраховаться, настоял на другом варианте: он и так сильно рисковал. Граница между Россией и Белоруссией довольно условна. А вот западные рубежи белорусы охраняли гораздо строже. Поэтому риск дальнейшего перемещения предметов искусства Гусин благоразумно оставил Разумовскому. И тому пришлось в конце концов принять на себя такой риск. Что его и подвело. И ещё вступление в игру полковника Зверобоева. Такой поворот никто заранее просчитать не мог. Юрьев оказался не так прост, как казался. У него были правильные, надёжные друзья.
15:45. Разумовский
Минск. Вулща Зянона Пазъняка, 42.
Атэлъ «Veresk»
— Я ни о чём не жалею, — закончил свой рассказ Разумовский. — Но я проиграл. Теперь моя судьба в ваших руках. Вы можете поступить, как считаете нужным, но я бы хотел, чтобы вы знали правду.
— Вы давите на мои чувства жалости и сострадания? Милость к падшим призываете? — со всем возможным сарказмом осведомился Юрьев.
— Я надеюсь на ваше… — Разумовский хотел было сказать «милосердие», но почувствовал, что такое слово здесь неуместно. Он подумал ещё секунду и сказал: — На ваше чувство меры. Я проиграл. Я это признал. Я рассказал вам всё, в том числе то, чего вы не знали и знать не могли. Практически, я отдал вам не только экспонаты, но и возможность заполучить то, что мне должно было достаться от прадеда. Я отдал вам всё, что у меня есть. Единственное, что прошу взамен, — выбраться отсюда. Из Беларуси. Сейчас. Живым и здоровым. Поверьте, это не так уж и много. Скажите это своим людям.
На другом конце трубки замолчали. Молчание было долгим. Потом послышались короткие гудки.
И почти тут же зазвенел мобильник в кармане майора Линкевича. Тот выслушал первые несколько слов и быстро вышел.
Отсутствовал он минуты три. За это время мужчина из фойе аккуратно упаковал картину и фотографию в тубус.
Наконец майор вернулся.
— У нас проблема, — заявил он.
Разумовский с трудом поднял голову. Он внезапно почувствовал себя страшно уставшим, как будто носил мешки с кирпичами. Но он уже не боялся. Всё, что мог, он сделал — теперь нужно было ждать.
— Проблема вот какая. Информация о контрабанде поступила к нам от российских коллег по неофициальным каналам. Отсюда некоторые нюансы… — Линкевич замолчал.
— Какие же? — осведомился Марк.
— Я бы тебя, — с неожиданной злостью сказал майор, переходя на грубое начальское «ты», — и подельника твоего приземлил бы на зоне. У нас есть одна тут неподалёку. Ты бы у нас там баланду хлебал. И на бетонном полу часами лежал. Мы бы тебе нары на солнечной стороне камеры подыскали, с правильными соседями. Знаешь, что с такими, как ты, хорёк, паханы сделают, если их кум попросит? — Он с усилием проглотил конец фразы. — Но москвичи просили культурно к тебе отнестись. Добрые они, москвичи. Добрые… Скажешь им потом спасибо за свою жопу, которая целой останется.
— Что со мной будет? — переспросил Разумовский спокойным голосом.