— И что? — не понял Юрьев.
— Да я же говорю! Вот стал я ездить дальше — и опять спёрли! И снова нашли! На этот раз парень, кто угнал, насмерть разбился. Затылком о бетон… Мне как-то потом сразу поплохело. Ну тошно стало. Но потом решил забить на всё и снова стал кататься. Сказал себе: «Забудь, Сашок. Забудь. Ничего не было». И тут раз на трассе… шёл-то всего сто сорок, а впереди он. — Саша судорожно махнул стопочку. — Бензовоз. Ну, я, значит, даю по тормозам. Ж-ж-ж-ж. А уже поздно. Чудом буквально проскочил. Потом две пряди седых нашёл. И продал я свой мотоцикл на хрен от греха подальше. Потому что хромированный-то он хромированный, а проблемы от него чисто конкретно есть. Мне четыре раза повторять не надо. Трёх достаточно. Я смышлёный. Поэтому, наверное, вот тут сейчас и сижу. — Сибиряк принял на грудь очередные семьдесят грамм.
— А в чём мораль басни? — переспросил Юрьев.
— А я это к тому, — сказал Саша, — что картину эту с фотографией у вас сейчас первый раз угнали. Нашли, правда. Но кусок здоровья у тебя, Михалыч, эта штука отъела. Так ведь? Отъела! Тут как с парашютным спортом. Если первый раз прыгнул и не получилось, значит, не твоё оно было. Вот я и вспомнил за тот мотоцикл. Продал бы я его тогда сразу — меньше бы судьбу искушал. Потому что бывает так по жизни — ну не твоя вещь. Не твоя. И всё тут. А раз не твоя, отдай и не греши. Сдай на базу. Тебе зачтётся.
— Как так сдать? — зло сказал Мстиславский. Ему Сашина история совсем не понравилась, и он не желал этого скрывать.
— Ну, я не знаю. — Саша обезоруживающе улыбнулся. — Я просто рассказал. Чуйка у меня на заморочки. Хотя, конечно, не моё дело, — закончил он и переключился на еду.
За столом повисла тишина. Сашино выступление сбило позитивный настрой. Юрьев внезапно почувствовал себя неуютно, как будто он лежал в тёплой ванне и внезапно потянуло сквозняком.
— Нет, ну как продать-то? — спросил он, вертя вилку в левой руке. — И кому?
— Да обычно, — отозвался Саша, посыпая кусок мяса перцем. — Объявить аукцион, например. Чтобы часть выручки — детям. Больным. Доходяжечкам. Сиротушкам. Банк сироткам помогает, святое же. Вот этому вашему… Шкулявичюшу, — он произнёс имя сквозь непрожёванное мясо, — продать… Он же шену выше рынка дашт. И всем хошошо будет. — Мясо мешало сибиряку правильно выговаривать слова. — А кстати, у меня вопрос, только он не по теме. Вера моя спрашивает. Кто из вас в шампанском разбирается? — Он посмотрел почему-то на Мстиславского.
— Я вообще не принимаю алкоголя, — сказал Гриша. — Только чай.
В этот раз Юрьев очень пристально и подозрительно посмотрел на Гришу. Задумался о чём-то. Но промолчал. Ничего не сказал.
— Правильно, — уныло вздохнул Саша. — У нас непьющих знаете, как уважают? Вот у меня на лесопилке два брата-акробата. Зашитые. Я им отдельно премиальные плачу. За трезвость. Один, правда, всё-таки раз сорвался. Серьёзно так сорвался. Три недели не просыхал. Горячка белая была. Вижу, погибает человек. Ну я ему и сказал, что вот тут прямо в лесу его сейчас и закопаю и никто не найдёт. И, честное слово, закопал бы. Так гуманней. А то уже кишки изо рта у человека наружу лезть начали. И что же? Подействовало. Я бы вас, Григорий, к себе на работу взял. Непьющие — святые люди. Жаль только, живут напрасно.
Мстиславский засмеялся.
— На лесопилке от меня толку не будет, — сказал он. — Я бледный асфальтовый цветок. Как бревно пилят, я только на картинах видел и на фотографиях.
— Да бревно любой распилит! — Саша замахал руками. — Только над пилящими должен командир стоять! Начальник! Трезвый! Дело знающий! Куда чего девать! Круглое катать, плоское переносить!
Профессор Лобанов, тем временем уничтоживший большой кусок говядины — от неё осталось только жирное пятно на тарелке, — включился в разговор и рассказал, как его сосед по даче, академик Вартапетян, в нетрезвом виде попытался распилить бревно бензопилой и что из этого вышло. Рассказ был смешным, особенно из-за лобановской манеры говорить так, будто он читает лекцию.
Тут наконец подъехала Ирина Дронова. Гриша принялся за ней галантно ухаживать, Саша тоже засуетился. Дама заказала розового вина, остальные решили не отставать. Вечер вошёл в нужную колею и покатился мягко и плавно, как дрезина по рельсам.
Юрьеву вдруг сделалось весело. И хорошо на душе. Однако где-то в глубинах подсознания ощущение какого-то гвоздя, забитого в голову, никак не отпускало.