— Так он агент Шкулявичюса?! — изумился Юрьев. — И поэтому пытается уговорить нас продать картину?
— Вероятнее всего. Но тут есть ещё один момент. Как человек из Сибири мог познакомиться с литовским коллекционером? Нелюдимым и неконтактным? Я предположил, что между ними есть какая-то связь. Какое-то общее звено. Вероятнее всего, человек, которому они оба сильно обязаны.
— Что-то мне такое он рассказывал… — припомнил Юрьев. — Какой-то благодетель, который ему дал денег на свой бизнес… а познакомились они чуть ли не в тюрьме… Но при чём здесь Шкулявичюс?
— Очень даже при чём, — улыбнулся полковник. — Видишь ли, у Шкулявичюса тоже был один момент в биографии. Деньги он получил по реституции. Но это вряд ли бы случилось, если бы не помощь одного человека из России. Человек этот и с получением российского гражданства старику помог, и дом ему в хорошем месте присмотрел. Я, собственно, с этого и начал. И довольно быстро вышел на доброго дядю. Хотите познакомиться? Он сейчас здесь.
— Богатенький Буратино? — брезгливо спросил Гриша.
— Нет. Он другого плана человек. Ну так что?
— А зачем нам с ним знакомиться? — Юрьев тоже почувствовал какую-то глухую неприязнь к неизвестному.
— Это тоже часть реальности, — сказал Зверобоев с каким-то странным выражением. — О которой не стоит забывать.
— Если вы считаете… — начал Юрьев.
— Вот и славно. Я сейчас, — сказал разведчик, быстро допил кофе, встал и куда-то удалился.
— Не могу поверить, — пробормотал Мстиславский. — Как я мог перепутать холсты…
За стенкой что-то взорвалось, и тут же раздались смех и аплодисменты.
— Неприятное какое место, — откровенно сказал Гриша.
— Добра и здоровья. Вечер в хату, — раздалось у него над ухом. — Можно присесть, не помешаю?
Юрьев поднял глаза.
Перед ними стоял высокий человек в дорогом костюме, но без галстука. Лицо можно было бы назвать обычным, если бы не глаза и рот. Глаза были слишком широко расставленные, тяжёлые, неприятные. Смотреть в них не хотелось. Рот тоже был нехороший — почти безгубый, напоминающий разрез. Человек был совершенно лыс. И главное — от него исходило почти физическое ощущение опасности.
Мстиславский буквально съёжился. Потом набрался смелости и спросил:
— Вы кто?
— Кто я? Раб божий, обшит кожей. — Человек усмехнулся и стал ещё неприятнее. — Что, парень мой пропалился? Уболтать не смог насчёт картины той?
Юрьев тем временем собирался с мыслями. Зверобоев всё не появлялся — и, видимо, имел на то причины. Человек выглядел неприятно и даже опасно, но банкир привык полагаться на старого друга: вряд ли он стал бы его подставлять. А вот ситуация с Сашей и в самом деле требовала какого-то завершения.
— Садитесь, — сказал он. — То есть… присаживайтесь.
— И ладно, — сказал неизвестный, взгромоздившись на место Зверобоева. — Значит, не смог Сашка-то. А я-то думал, что сможет парень. У него дар от Бога — убалтывать.
— Он смог, — сказал Юрьев, осознав внезапно, что это правда. — Я бы, наверное, подумал недельку-другую, а потом… Если бы не Степан Сергеевич.
— Ну, Степан Сергеевич… — В голосе незнакомца появилось уважение. — Это человек. Он мне жизнь дал. Мог бы и по-другому поступить. Что я здесь живой сижу — он решил. В большом долгу я перед ним.
«Уголовник», — окончательно решил Юрьев.
— Не примите в ущерб, что сразу не представился, — продолжал незнакомец. — Вас я знаю, и вас я знаю. — Он посмотрел сначала на Юрьева, потом на Гришу. — А я Дмитрий Андреевич Савичев, бизнесмен. Занимаюсь строительством и всяким разным.
Что-то шевельнулось у Юрьева в голове. То ли он читал, то ли смотрел по телевизору. Банкир напряг память, и картинка сложилась.
— Савва? — переспросил он. — «Минсредмашевские»?
— То старые дела. — Савичев махнул рукой. — Кто старое помянет — тот циклопом станет. Время было такое. Бой в Крыму, всё в дыму, ничего не видно. Мы шли на Одессу, а вышли к Херсону… Ну а теперь дела другие, прозрачные. Жизнь резко к лучшему повернула, хотя на повороте многие за борт попадали. Ну да ладно, значит, им туда и дорога была. А я к вам вот так пришёл, открыто, ничего не тая. У меня вот что. Судьба меня помотала сильно, всякого навидался. И особенно как людей добрых бабло портит. Ни одного не видел, чтобы не испортился от денег. Особенно если шальные, чтоб бах — и свалилось. Сваливаются деньги — бах-бабах, — и человек тоже валится. Никому денежки шальные счастья не приносят. Обязательно гадостью какой-нибудь займётся человек. Сам через это погибнет, других погубит…