И зачем он связался с этой выставкой?!
Ретроспектива. Гоманьков. Дронова. Юрьев
18 ноября предыдущего года
— Я вообще не понимаю, в чём проблема, — кипятился Гоманьков. — Нам что нужно? Отметить юбилей. Что для этого требуется? Бюджет. Каков бюджет — таков сюжет. С этим у нас как?
— На уровне задачи, — сказал Алексей Михайлович, полулёжа в кресле. — Скажем так: руководство экономить не будет. Не тот случай.
— Вот и я так думаю, — резюмировал начальник службы безопасности. — А контакты у нас вплоть до Кремля.
— Ну, — согласился Юрьев.
— Ну и всё. Мы можем приём в Большом театре устроить? Я сам договорюсь. Оркестр из Европы привезти можем? Не вопрос. Можем, конечно! Приветствие организовать оттуда, — он поднял указательный палец и показал куда-то в потолок, — можем? Я так думаю, вполне, если на уровне нашего руководства озадачиться. Ну, и в чём тогда проблема? Берём и делаем. И мы в тёплой ванной.
Дронова едва заметно поморщилась. Гоманькова она ценила как профессионала в своей сфере. Но по части вкуса и эстетических пристрастий считала его мастодонтом, застрявшем в прошлом тысячелетии.
Для опытного контрразведчика лёгкая перемена в выражении лица коллеги не осталась незамеченной.
— Вы что-то хотите сказать, Ирина Васильевна? — прищурился безопасник. — Есть конкретные предложения? — поинтересовался он, сделав ударение на слове «конкретные».
Дронова вздохнула, пожала плечиками.
— К сожалению, нет, — признала она. — Просто вот это всё… дорого-бохато. — Она выделила голосом «ха». — Как-то не про сейчас. И не про нас. Про девяностые. Банк «Империал».
— А ведь вы его помните, так? — прищурился Иван Иванович. — «Всемирная история, банк „Империал“».
— Потому что ролики со всемирной историей делал Бекмамбетов, — заметила пиарщица. — А праздники тогдашние кто-нибудь помнит?
— Я помню, — сказал Гоманьков с кислой миной. В девяностые ему приходилось заниматься организацией и охраной массовых мероприятий. Воспоминания ему радости не доставляли.
— Давайте всё-таки к делу, — прервал Юрьев обмен колкостями. — Мы топчемся вокруг да около. Потому что не знаем, чего хотим. Точнее, не можем перевести рамочные условия в задачу. Я предлагаю ещё раз прокачать тему. Итак, что у нас?
— Юбилей прихода Группы в Россию, — проворчал безопасник.
— Двадцать пять лет, — уточнила Ирина Васильевна. — Четверть века.
— Вот именно, — подтвердил Алексей Михайлович.
Юбилей был действительно неординарный. Четверть века назад в России открылся дочерний банк одной из мощнейших в Европе банковских структур — Порта-Группы. История Группы уходила корнями в Средневековье, к меняльным и ростовщическим лавкам. В результате многих слияний и поглощений небольшой португальский средневековый банк обзавёлся сетью дочерних организаций с крупнейшей в Европе филиальной сетью. Почти во всех странах континента банки, входящие в Порта-Группу, входили в число наиболее крупных кредитных учреждений, обслуживая в совокупности не один десяток миллионов клиентов. И как только в Советском Союзе, надолго закрытом для частного бизнеса и корпоративных денег, повеял ветерок перемен, Порта-Группа одной из самых первых смогла получить разрешение открыть свой дочерний банк. За двадцать пять лет, прошедших с момента прихода Группы в Россию, он вошёл в десятку крупнейших. Группа действовала без лишнего шума, стараясь не особенно выделяться на общем фоне. Но сейчас нужно было другое: настала пора немного выйти из тени, обратить внимание на накопленный потенциал, мощь и выдающиеся результаты, достигнутые за десятилетия упорного труда, с тем чтобы в дальнейшем ещё больше нарастить обороты и бизнес.
— Что мы хотим показать этим мероприятием? — продолжал Юрьев. — И кому?
— Давайте попробуем оттолкнуться от негатива, — предложила Дронова. — Что плохого можно сказать о нашем банке?
Эту тему банкир знал даже слишком хорошо.
— За негативом долго ходить не надо. Нас, банкиров, в последнее время мало кто любит. Многие почему-то уверены, что мы только и делаем, что отмываем, легализуем и обналичиваем, грабим народ и загоняем людей в долговую кабалу. Надуваем вкладчиков, а потом сами от этого лопаемся.
— Ну, вообще-то, мы тут действительно не поэзией занимаемся, — заметил Гоманьков.
Юрьев почувствовал, что в голове проявилась какая-то мысль. «Не поэзией, — повторил он про себя. — Не поэзией». Мысль шевельнулась снова, стала видимой.