Ретроспектива. Гоманьков. Юрьев
2 февраля прошлого года
Юрьев достал из принтера чистый лист бумаги, а из кармана — гелевую ручку. Самую примитивную. Дорогих авторучек, часов, колец, платочков и прочих аксессуаров он никогда не имел. И не хотел иметь. Минимализм во всём. Вот и рабочий стол. Чистый, как хоккейное поле перед матчем до выхода команд. Ни часов, ни карандашницы, ни календаря, ни фотографий, не говоря уже о письменном приборе, стопке неразобранных документов и чашках чая. Только клавиатура компьютера, мышка, монитор и коврик. Даже бумагу банкир вынимал из принтера — больше взять её просто было неоткуда. Гоманькова эта привычка шефа не иметь ничего лишнего всегда озадачивала. С начальником было трудно работать. Зацепиться не за что. На чистом листе бумаги Юрьев нарисовал нечто похожее на букву «Г». Уголок. Посмотрел на руководителя безопасности.
— Гусин? — спросил Гоманьков.
Шеф кивнул:
— Что есть?
Гоманьков сидел в кресле, перебирая бумаги. Вид у него был растерянный и грустный.
— Ничего конкретного, — сказал он. — Ну, то есть я точно знаю!
— Называется «Мамой клянусь», — грустно усмехнулся Юрьев. — То есть у тебя на него ничего нет.
— Для суда — ничего, — подтвердил контрразведчик. — И неформально тоже ничего. То есть мы оба знаем, что Гусин несколько раз сработал на «Инфра-Инвест». Продавил решения, которые были выгодны ребятам. А что они за ребята, вы лучше меня знаете.
Юрьев поморщился. Холдинг «Инфра-Инвест», основанный ещё в девяностые годы, когда-то был одной из крупнейших инвестиционных структур России. Потом его слава несколько померкла, но старая репутация какое-то время по инерции работала. Холдинг считался надёжным клиентом, и банк долго его обслуживал без проблем. Однако пришло время, и в «Инфра-Инвест» сменились собственники, вслед за ними ушло старое руководство, пришли молодые шакалы, после чего дела пошли так-сяк наперекосяк. В таких условиях надо было сворачивать сотрудничество, но Порта-Банк, наоборот, расширял кредитование и взаимодействие по иным направлениям, потому что Гусин, отвечавший за работу с холдингом, как выяснилось позднее, утаивал существенную информацию, которой владел, приукрашивая реальное положение дел. Формально к нему было трудно придраться, член правления вполне мог сказать, что он добросовестно заблуждался, и факт коммерческого подкупа в его случае доказать было трудно. Напрасно Гоманьков выпрашивал хотя бы месяц, чтобы собрать доказательную базу, достаточную, чтобы выпроводить Гусина с волчьим билетом, а если повезёт — то и дело оформить. Увы, серьёзных доказательств он так почему-то и не собрал. Если Роман и делал что нехорошее, то осторожно. Аккуратный он был человечек.
— Я думаю, — сказал наконец Юрьев, — с этим делом надо заканчивать. Не пойман — не вор. На нэт и суда нэт.
— И он что, останется? — не понял руководитель банковской безопасности.
— Нет, конечно. — Алексей Михайлович нарисовал под вертикальной перекладиной буквы «Г» верёвочку с петлёй. Буква превратилась в виселицу. — Расстанемся. Тихо. Мирно. Как самые добрые старые друзья. Гусин пойдёт на повышение. Он устал. И хочет заниматься своими новыми проектами. Я, конечно, очень удивлюсь. Буду его удерживать. Но у меня как-то не получится. Чтобы быть против, не надо быть против. Надо быть недостаточно «за». А он очень устал. И ему, как кадровики говорят, вдруг захотелось «выйти из зоны комфорта». Попробовать что-то новое. Испытать себя. Засиделся он тут. Застой. Ну так как-то. Типа того. — И банкир вопросительно посмотрел на безопасника.
— Он когда устанет? — задал встречный вопрос собеседник. — С первого марта или до апреля-мая ещё помучается?
— Нет, он сегодня вечером уже устал. И сегодня же вечером мне об этом расскажет. Сам. Без ансамбля.
— Смотря как разговор пойдёт. Роман ведь такой, вы его знаете.
— Иван Иванович, я вам за что деньги плачу? — спросил банкир. И сам ответил на свой вопрос: — Чтобы все, кто нужно, уставали тогда, когда нужно. Это ваша работа. Я спинным мозгом чувствую, как Гусин износился.
— Всё будет сделано, шеф, — бодро отрапортовал контрразведчик. — Вот прям сейчас он и устанет. Через десять минут. У меня в кабинете. — И он взглянул на часы. — Я понял вас.
— Когда тебя понимают — это счастье! — обрадовался банкир. А потом грустно добавил: — А несчастье — это когда тебя понимают слишком хорошо. Ладно. Я в банке ещё час буду, у меня встреча с помощником, но вы Гусину намекните, что по срочному вопросу ко мне можно будет через сорок минут попасть. Я, конечно, никого не жду, сами понимаете, работа. — Юрьев покосился на пустой стол, на котором ничего не было. — Много работы. Очень много. Но хорошего человека я всегда приму.