— Маловато, конечно, но… разберёмся. И не с такими разбирались. Не волнуйтесь, Алексей Михалович, мы всё выясним, что можем, аккуратненько и доложим.
— Лады.
«Мерседес» Юрьева уже тормозил у ресторана «Пармезан». Охрана из машин сопровождения оцепила вход и проложила банкиру дорогу.
14:00. Мстиславский
Москва. Большой Немировский переулок, д. 9а, стр. 3. Ресторан «Пармезан»
Мстиславский опаздывал, а Юрьев приехал в ресторан заранее. Одна часть его личной охраны контролировала вход с улицы, а другая разместилась в зале. Ожидая искусствоведа, банкир ковырялся вилкой в салатике с рукколой. Он был голоден и, имея в запасе минут двадцать, решил заказать закуску, не дожидаясь прихода Гриши. Салатик был хорош тем, что не требовал от едока ничего, даже аппетита. Эти листочки можно было жевать механически.
Поглощая закуску, Юрьев окинул взглядом помещение. Оно было почти пустым. «Пармезан» считался вечерним и ночным заведением — одним из немногих в Москве, работающих до последнего клиента. Вечером на стоянке будет много дорогих машин. Их пассажиры пойдут есть и пить, а водители займутся своими делами. Многие зайдут перекусить в соседнюю харчевню с незатейливым названием «Нахичеванский дворик». Кормят там просто, но сытно. Гоманьков в своё время ради интереса пробил владельцев ресторанчика. Оказалось, что ими были те же люди, что и хозяева «Пармезана». Алексей Михайлович такой новости не сильно удивился.
Но сейчас в зале было пустынно. Смутно белели скатерти, блестели серебряные ведёрки для шампанского, сложенные возле стойки. Бармен лениво протирал стаканы.
Наконец, минут через двадцать после назначенного времени, появился Гриша. Вид у него был какой-то растрёпанный. Юрьев посмотрел на него осуждающе. Мстиславский взгляд поймал, но проигнорировал.
— Уф, — начал он. — Извините, что опоздал. Пока машину ловил, пробки кошмарные… Шкулявичюс, — произнёс он совершенно непонятное слово.
— Простите, Гриша, вы о чём? — не скрывая раздражения из-за опоздания Гриши и его странного поведения, спросил Юрьев. — Для начала скажите, откуда вы узнали о том, что у нас ЧП?
— Алексей Михайлович, — теперь уже Гриша укоризненно посмотрел на Юрьева, — ну я же над выставкой работаю. С утра в музей приехал, вижу — двух главных работ нет. Думал, что Грачёва забрала. Знаете, она любит ночами всё переставлять. У неё бывает. Позвонил ей, а она говорит, что ничего не трогала. Быстро потом примчалась. И вам сообщила. А я сразу начал думать: кто мог взять-то? А потом меня как стукнуло. Он же подходил! Как в бреду был, давал в три раза больше, чем тогда. Я решил — совсем сбрендил старикан. А он вот на что пошёл.
— Какой старикан? Вы о ком? — раздражённо прошипел Юрьев.
— Ну я же сказал! — удивился Мстиславский. — Я понял, кто украл. Шкулявичюс. Сумасшедший коллекционер. Я же про него рассказывал. Ну, который за «Небыль» миллион предлагал. Не помните? Шкулявичюс Эрикус Юргисович. Реституция. Да вы же его видели! Он коллекцию Карто продавал.
— Мм… Что-то такое припоминаю. — Юрьев действительно начал восстанавливать ассоциации с редкой фамилией, которая, выплыв наконец из памяти, потащила за собой запомнившуюся ему историю, когда-то рассказанную Гришей.
Он хорошо знал: сколько-нибудь значительные деньги обычно находятся в руках людей, которые их любят и умеют добывать. Деньги — живая материя. Они имеют разум. Знают, к кому идти, а от кого бежать. Шкулявичюс был исключением из этого правила, но таким, которое только подтверждает всеобщий закон. Своё состояние человек получил исключительно благодаря редкому сочетанию исторических обстоятельств. Поэтому, собственно, Юрьев и запомнил его историю.
Эрикус Юргисович был типичнейшим советским интеллигентом. Большую часть жизни проработал в вильнюсском Литературном музее имени Пушкина на более чем скромной зарплате. Ни жены, ни детей. Ютился в крошечной квартирке в историческом центре, которую получил как музейный работник. Обстоятельства жизни его нисколько не волновали: окружающая действительность искусствоведа вообще мало трогала. Его интересы были сосредоточены на прошлом.
Прежде всего, это касалось живописи: он был знатоком поставангарда (себя он считал первооткрывателем в некоторых областях этого направления и главным экспертом по ряду любимых им художников). По соответствующей тематике были защищены сначала кандидатская, а потом и докторская диссертации. С докторской пришлось повозиться: в тексте не было ссылок на классиков марксизма-ленинизма. Однако Шкулявичюс всё-таки защитился: извёл всех своим упрямством.