Как после стало только хуже. Так чертовски хуже.
Я сидел у его двери, чувствуя себя бесполезным, просто отчаянно прислушиваясь к звуку его дыхания. Все, что могло бы сказать мне, что он жив. Я больше не мог этого выносить. Я стоял там и ждал, когда он умрет.
Когда я выломал дверь, сломав петли, я нашел его лежащим на спине.
Ничто в его комнате не было тронуто; он только вошел внутрь и лег на пол. Вот где он был, на полу, с одной из ее курток, свернутой на груди. Он даже не переоделся из одежды, в которой мы ее нашли.
А он просто бормотал, обо всем и ни о чем. Бормоча себе под нос, словно разговаривая со своим разумом.
Я заставил его пойти в душ. Я заставил его есть и запихнул лекарства ему в глотку. Я делал это в течение нескольких недель, пока он снова не смог делать это самостоятельно.
Я бы сделал это снова, я бы сделал это снова и снова ради него, потому что я тоже не теряю его.
Я держу его. Я держу всех мальчиков.
Я потерял слишком много дорогих мне людей, и я больше не теряю.
— Как давно ты здесь? — спрашиваю я, говоря впервые, как только его плечи перестают трястись.
— С тех пор, как ты ушел на занятия. Я хотел встретить с ней рассвет, но опоздал, — он глотает. — Я всегда чертовски опаздываю.
— Сайлас, ты знаешь, я бы никогда не солгал тебе, поэтому я не собираюсь говорить, что дальше будет легче. Но я знаю, что со временем ты исцелишься. Это не будет так остро, как сейчас.
— Я думаю, может быть хуже, — он поднимает голову, глядя на меня. — Время не лечит. Оно помогает тебе забыть, а она не заслуживает того, чтобы ее забыли. Буду ли я помнить через десять лет, как она пахла? Или как она выглядела, когда улыбалась? Нет. Она станет воспоминанием, а Рози была больше чем воспоминанием, Рук.
Вот что такое горе. Это палка о двух концах.
—Я знаю, что она была. И она всегда будет больше для нас. Мы справимся с этим вместе. Мы всегда с этим справляемся.
Наступает тишина, ветерок проносится вокруг нас, и я смотрю, как ветер подхватывает один из лепестков пиона.
Он парит в воздухе, плывя по течению.
Свободный и с крыльями.
И я думаю, что это способ Рози сказать нам, что мы справимся и что с ней все в порядке.
Каждый день в году для кого-то плохой день.
Двадцать четвертое июня может стать вашим днем рождения, лучшим днем в вашей жизни, а где-то в мире кого-то убивают.
Десятое октября может стать днем вашей свадьбы или помолвки. День, о котором нельзя было и мечтать. Тем не менее, через три дома живет маленькая девочка, потерявшая в тот день родителей в автокатастрофе.
Ваш лучший день всегда будет равен чьему-то худшему.
Я никогда раньше об этом не задумывалась. Я не думаю, что многие люди делают это, пока не испытают это на себе.
Двадцать девятое апреля превратилось из обычного дня, обычно солнечного, в основном проведенного в школе, в день, который я пропускала мимо и без задней мысли двигалась вперед, в день, который я никогда не забуду.
Сегодня раскол в душе ноет немного сильнее. Нервы, которые были разорваны, пульсируют в ожидании соединения. Мой мозг чуть настойчивее напоминает мне, что человека, с которым я пришла в этот мир, больше нет.
Я ходила сегодня утром на ее могилу и увидела, что кто-то уже оставил пионы, ее любимые цветы, но решила оставить и те, что купила. Она заслуживает всех цветов. Я думала о том, чтобы посидеть, остаться и поговорить. Чтобы рассказать ей о моей жизни, но все казалось таким негативным, и я не хотела обременять ее этим.
Как глупо. Я не хотела грузить могилу своими проблемами.
Я хотела остаться там, закрыть глаза и почувствовать себя так, будто мы под одеялом в ее постели. Болтаем о нашей жизни, смеемся, мечтаем о нашем будущем. Я хотела почувствовать ту связь, которая была у меня, когда она была жива.
Но я просто не могла этого сделать. Я не чувствовала ее там.
Это был просто надгробный камень с ее именем. Розы не было.
Я подумала, может, я сломалась? Ты же должен что-то чувствовать на кладбище, верно? Итак, если я не могла чувствовать ее там, куда я собиралась? Почувствую ли я когда-нибудь эту связь снова?
Вот что я чувствовала сегодня. Постоянно искала ее и знала, что никогда не найду ее.
Я толкаю дверь в общежитие, радуясь, что мой сосед по комнате в классе. Это значит, что я смогу свернуться калачиком в своей постели и плакать, и никто не будет задавать мне никаких вопросов. Небрежно скинув туфли, я иду к своей кровати и заползаю под одеяло.