Мой член напрягается, напрягая джинсы.
Я когда-то думал, что она чувствовала себя ангельской в моих объятиях. Ангел, который забрел слишком далеко от дома и оказался в лапах чего-то зловещего.
Теперь она просто чувствует себя грехом.
Грех.
Первобытный, горячий и аморальный.
Это единственное, чего я лишаю свое тело уже год. Отказ от искушения, наказание себя за то, что сейчас прямо передо мной. И я не знаю, как я буду держать себя в руках.
— Я никогда не лгала тебе, Рук. Не так, как ты думаешь, — она задыхается от моей хватки. — Я хотела остаться…
— Самая низкая, самая черная и самая далекая от Неба, — перебиваю я ее, сжимая пальцы, чтобы она замолчала. — Вот куда идут предатели. Ты это знала? Вот куда я тебя, блядь, пошлю.
Я не хочу слышать ее оправдания. Я не хочу больше слышать ложь.
Моя очередь причинять ей боль. Ее очередь быть наказанной.
— Предательские шлюхи вроде тебя заслуживают наказания, — рычу я, двигаясь рукой к ее лицу, заставляя ее губы сморщиться, а мои пальцы впиваются в ее щеки.
— Ты звучишь чертовски лицемерно для человека, которого зовут Люцифер. Разве ты не должен вознаграждать грех? — язвительно спрашивает она, ее голос хриплый и липкий, как сироп от кашля, и я чувствую горечь.
Сражайся со мной так, как я этого хочу.
Я не хочу, чтобы она уже сломалась. Я хочу, чтобы она была гребаным бойцом, чтобы чувствовать себя еще лучше, когда я превращу ее в месиво.
Мой ремень впивается в мягкую плоть ее живота, когда я поднимаю свободную руку, поглаживая ее задницу, отчего эта короткая-короткая джинсовая юбка задирается. Мои пальцы проникают между ее ног, зависая над ее киской прямо над трусиками.
От жара, исходящего между ее ног, мои колени чертовски подгибаются.
— Нет, Сэйдж, это мой ад. Мое королевство. Мои чертовы правила. Я вознаграждаю только хороших маленьких шлюх.
Как я и знал, она задыхается, открывая рот. Я плюю прямо на ее розовый язык, кладя руку на ее лицо, чтобы сомкнуть ее челюсть, чтобы она была вынуждена проглотить его.
Мои губы сталкиваются с ее губами, желание скапливается у меня внутри. Это все зубы и язык. Ее яд на вкус сладкий, чертовски сладкий. Она прижимается ко мне, прижимая свой рот к моему, утоляя мой дикий голод.
Я изливаю на нее всю свою ненависть, лечу ее своим языком, проклинаю ее своим ртом. Я сильно прикусываю ее нижнюю губу, едва оттягивая ее, когда убираю руку с ее бедер, поливая ее соками, которые прилипают к моей коже.
— Чертовски жалко. Смотри, какая ты мокрая. Как долго ты думала об этом? Обо мне?
Ее лицо вспыхивает, щеки горят от смеси удовольствия и смущения.
Я перемещаю руку с ее лица на перед рубашки с глубоким вырезом, хватаю ткань и дергаю ее вниз. В воздухе эхом отдается рвущаяся ткань, и я смотрю на ее молочные сиськи, выпирающие из-под ее черного лифчика.
Моя голова падает, и я глубоко вдыхаю, наполняя легкие ее запахом. Я провожу долгим, медленным движением от ложбинки ее груди к шраму, идущему вдоль ее ключицы. Соответствующий на моем теле начинает пульсировать.
Год лишения себя этого, и вот запретный плод тает в моих руках. Все, о чем я могу думать, это пиршество. Мой самоконтроль на данный момент отсутствует.
Я поворачиваю ее тело, вращая его вокруг и прижимая к исповедальне. Она протягивает руку и хватается за деревянные решетки, разделяющие две кабинки. Я обеими руками приподнимаю ее юбку, задирая ее до талии, пока не становится видна вся ее задняя часть.
— Рук… — выдыхает она.
— Это исповедь, Сэйдж. Все начинается не так, — шиплю я, проводя одной рукой по ее позвоночнику и собирая в руку пучок ее коротких волос, дергая его назад, так что она выгибает таз, прислоняясь к моему члену. — Или ты упала так низко от благодати, что не помнишь?
Я массирую ладонью ее задницу, давая ей всего несколько мгновений на ответ, прежде чем отдернуть руку и шлепнуть ее по плоти. Моя рука жалит от удара, и я смотрю вниз и вижу, как кровь уже приливает к поверхности ее бледной кожи.
Она визжит от удивления, звук стреляет прямо в мой пах, заставляя меня прижиматься к ней сильнее.
— Ответь мне.
— Иди к черту. Неважно, что я скажу, ты хочешь трахнуть меня так сильно, что выглядишь глупо, — выдавливает она, хотя я знаю, чего она хочет.
Я ухмыляюсь, хотя она этого не видит.
Она хочет меня так сильно, что даже не может ясно видеть, но она никогда не сдается так просто. Оттого и веселее.
Я знаю ее тело, что заставляет его тикать, что заставляет его взрываться. Все тонкости ее киски. Она может выступать сколько угодно, меня это устраивает. Это только улучшит конечный результат.