Не знаю, почему я ожидал, что он рассмеется или даже улыбнется. Просто приятно говорить о ней в позитивном свете. Чтобы помнить ее такой, какая она была, а не тем, что с ней случилось.
Но она всегда больная тема, зияющая рана, и разговоры о ней, вероятно, только усугубят его положение.
— Извини, я не хотела ее поднимать.
— Все в порядке. Я не против. Мне нравится слушать воспоминания других людей о ней.
Но это не так просто, не так ли? Это никогда не бывает так просто.
— Я знаю, что тебе, наверное, тяжело, — говорю я. — Присутствие меня здесь. Увидев меня. Я знаю о нашем сходстве. Я могла бы остаться в отеле или в общежитии. Мне не обязательно быть здесь, если это слишком для тебя.
Он ничего не говорит сразу, сводя меня с ума от мысли, что, черт возьми, сейчас происходит у него в голове.
Я живое напоминание о том, что он потерял, и для человека в трауре я не та, кого он хочет видеть каждый день. Я знаю это.
— Все тяжело. Просыпаться. Дышать, — он вздыхает. — Ты здесь, все нормально. Это единственная легкая вещь в моей жизни. Потому что я смотрю на тебя и знаю, что частичка ее души уцелела. Что часть ее живет в тебе.
У меня пересыхает в горле, как будто мне в рот набивают вату. Я наполовину потеряла дар речи, наполовину встревожена. Я знаю, что такое мышление не может быть здоровым, по крайней мере для него. Но у меня нет сил сказать что-то другое.
— Я…
Я резко останавливаюсь, оборачиваюсь и вижу там Сайласа. Его скрытые движения меня удивляют, но его расстояние от меня заставляет меня чувствовать себя некомфортно. Я ударяюсь спиной о ручки комода, чувствуя, как дерево впивается в мою кожу, когда я пытаюсь увеличить расстояние между нами.
Он близко.
Слишком близко.
— И я сделаю все, чтобы защитить этот кусок, — го голос щекочет мне лицо, и я пытаюсь решить, как лучше всего выбраться из этой ситуации, в которой оказалась.
— Сайлас, что ты делаешь? — тихо спрашиваю я, беспокоясь за него, беспокоясь о нем.
Эти ожесточенные глаза тают, черты его лица заметно смягчаются, и на мгновение я думаю, что это потому, что он может плакать из-за моей сестры.
Я была неправа.
— Малыш, — говорит он, и само слово звучит так, будто его вырвали из груди. Так гортанно и болезненно, но я не его ребенок. — Я сильно скучал по тебе.
Он прижимается ближе к моему телу, уводя себя все дальше от реальности и глубже в фантазию, которая никогда не станет реальностью.
Я паникую, крепко кладя руки ему на грудь и отталкивая его от себя со всей силой, которую только могу придумать.
— Сайлас! Я не Роуз! — я кричу.
Говорить ему вслух кажется жестоким; Я чувствую себя жестокой, просто находясь в одном пространстве с ним прямо сейчас. Я не собираюсь притворяться, что понимаю, с чем он борется внутри, но я знаю, что это не он. Это его разум играет трюки, его мозг подвергает его медленной пытке.
Он несколько раз моргает, хватаясь за голову и сжимая ее слишком сильно, чтобы чувствовать себя комфортно.
— Стоп, стоп, стоп, — бормочет он. — Нет! Это неправильно. Это не так. Вы не можете этого сделать…
Я знаю, что он говорит не со мной; это нечто гораздо более темное.
Я никогда не думала, что мое пребывание в «Монархе» будет чем-то иным, чем кошмаром. Я хочу забыть, что вообще была там, но прямо сейчас это помогает мне в этой ситуации.
Потому что я думаю об Эддисоне, старике, который сидел у окна.
Когда он страдал от сильных галлюцинаций, медсестры делали так называемое заземление. Они пытались помочь ему сосредоточиться на вещах, которые были реальными, а не на вещах, которых не было, чтобы предотвратить психотический эпизод.
Я держусь на расстоянии, чтобы он не чувствовал себя в ловушке еще больше, чем сейчас.
— Сайлас, это я, Сэйдж, — тихо говорю я, — Мы в твоем доме, и ты в безопасности. Я знаю, что это кажется реальным, но это не так. Они ненастоящие.
Его дыхание прерывистое, он стискивает зубы и начинает ходить взад-вперед.
Я знаю, насколько разрушительным для него был бы полный эпизод. Он может оказаться в ловушке внутри него на несколько месяцев, даже лет. Я не хочу, чтобы это зашло так далеко, но все, что я могу сделать, это попытаться вернуть его. Чтобы напомнить ему, что это его болезнь, а не реальный мир.
— Мы в твоем доме, Сайлас. С твоей мамой, папой, Калебом и Леви. Мы настоящие, и мы здесь с тобой, понимаешь?
Сайлас Хоторн — яркий пример того, что любви недостаточно.
Если бы любви было достаточно, он не стал бы искать неприятностей и темноты. Любви его родителей должно было быть достаточно, чтобы держать его на земле. Держать его в узде. Но это не так.