Мы ехали так быстро, как только могли, но к тому времени, когда мы прибыли, дом был охвачен пламенем. Мы ничего не могли сделать.
Я беспокоилась о том, что может показать вскрытие, но, очевидно, доктор Говард Дисил, гробовщик нашего города, был в долгу перед мальчиками. Ни о каких травмах тупым предметом или ножевых ранениях не сообщалось.
У меня на глазах выступили крокодиловы слезы, и я зарыдала, как будто собиралась на премию Оскар за лучший фильм.
Я сегодня не играла, всю службу сохраняла пассивное выражение лица, а Рук стоял рядом со мной, держа меня за руку. Для других он был поддерживающим бойфрендом, стоящим рядом с шокированной девушкой. Я имею в виду, я потеряла все в их глазах.
Моя мать, мой отец, моя сестра.
Все они ушли; они могли понять мое оцепенение. Я была девушкой, у которой ничего не осталось.
Но они ошибались.
Рук не держал меня за руку для поддержки.
Я держала его.
Потому что мне было приятно стоять перед всеми людьми, которые прокляли его, и заявлять, что он мой. Каждый сломанный, скрученный кусок. Это было мое.
И да, я потерял все. Но я приобрел гораздо больше.
— Ты в порядке?
Я смотрю на Браяр и Лиру, видя их дружбу, в которой я так давно отчаянно нуждалась. Два человека, которые стояли рядом со мной, которые поддерживали меня. Одна из них ударила мужчину ножом в шею. Если это не было доказательством лояльности, то я не была уверен, что именно.
Я киваю.
— Вы в порядке?
Лира не подписывалась ни на что из этого, и все же теперь ее руки были в крови, она вечно жила с тем фактом, что отняла жизнь, чтобы защитить людей, о которых она заботилась.
— Я едва моргнула, — бормочет она, кусая щеку изнутри. — Я даже не думала об этом до того, как сделала это. Я только....
— Ты сделала то, что должна была сделать, — успокаиваю я ее, хмуря брови. — Тебе не нужно извиняться за то, что ты сделала, чтобы выжить, Лира.
— Я не извиняюсь. Я не сожалею об этом. Я просто была удивлена… — она вздыхает. — Как это было легко.
Лира всегда изображала себя застенчивой ботанкой, которая наслаждалась своей невидимой жизнью. Она была призраком, и для всех остальных так оно и было. Плывут вокруг, парят, сливаются.
Но я начала понимать, что это было только то, что она хотела, чтобы люди думали.
— Не могу поверить, что Пирсон даже не поблагодарил тебя за это, — фыркает Браяр, скрестив руки на груди. — Я понимаю, у него немного ебанутая голова, но нетрудно сказать: — Эй, спасибо за спасение моей жизни.
— Это Тэтчер. У него нет эмоций. Было бы странно, если бы он все-таки сказал спасибо, — смеюсь я, переживая этот странный момент счастья, хотя стою над могилой отца.
— Да, — говорит Лира, немного покачиваясь на пятках. — У смерти есть сердце, когда она забирает тех, кто страдает, или тех, кто плох. Если у смерти есть эмоции, то и у него тоже.
На мгновение наступает тишина.
— Ну, он все еще мудак, — бормочет Браяр себе под нос, и все мы делаем что-то, что кажется таким чуждым, но таким хорошим.
Мы смеемся.
Странно, что один из моих единственных настоящих смехов происходит, когда я стою над могилой моего отца. Но это и есть наша дружба.
Счастье даже в моменты тьмы.
Я верчу в пальцах цветок, который должна была бросить в его могилу, но вместо этого делаю несколько шагов вправо, стою перед могилой Роуз и смотрю на ее надгробие. Я провожу пальцами по верху и вздыхаю.
Несмотря ни на что, единственным, что оставалось неизменным, было мое желание, чтобы Рози была здесь. Я так много хотела ей сказать, так много вещей, которые не успела. Лира была права — смерть может быть милосердной, но она также холодна.
Он забирает тех, кого мы не готовы потерять без сострадания.
Я осторожно кладу белую розу на ее надгробие, потому что другая могила этого не заслуживает.
Пальцы переплетаются с моими, и я не утруждаю себя отдергиванием, потому что знаю это прикосновение. Наша кожа плавится, как глина, превращаясь в единое произведение искусства.
— Роуз знала, что я тебе нравлюсь, — говорю я, поворачиваясь к красивому лицу Рука.
— Ты рассказала ей о нас? — его брови хмурятся, и меня пронзает боль.
— Нет, я никогда… — я прикусываю нижнюю губу. — У меня не было возможности сказать ей об этом. Я думала, что у меня будет больше времени.
Я ненавижу то, что я думала, что у меня есть больше времени. Что она никогда не знала, как я к нему отношусь. Человек, который вернул к жизни старую Сэйдж и дал цель новой.
— Но она знала, что я тебе нравлюсь. После того дня в «Тилли» она сказала, что ты не проявляешь интереса к вещам, которые тебя не волнуют. Думаю, она знала все раньше нас, — я смотрю на ее надгробие. — Она хорошо знала, что нужно людям, прежде чем они сами это осознали.