20 января 1942 года представители немецкой нацистской партии, гестапо, а также министры иностранных дел, внутренних дел и юстиции встретились на вилле в Ванзее для вынесения «окончательного решения» об истреблении одиннадцати миллионов евреев, проживавших в Европе. Спустя пятьдесят лет на этой вилле открылась фотовыставка, показавшая страшную историческую правду. Современным немцам демонстрируют снимки, на которых евреев затаскивают в грузовики и вагоны и отправляют на убой в нацистские лагеря смерти.
Мы знаем про Май Лай благодаря снимкам Рональд Хэберли. Мы знаем, что студенческую демонстрацию в штате Кент против войны во Вьетнаме разгоняли градом пуль, выпущенных неопытными, но агрессивными солдатами Национальной гвардии. На снимке Джона Фило мы видим девушку, оплакивающую убитого. Несмотря на то, что китайское правительство отрицает резню на площади Тяньаньмэнь в Пекине 4–5 июня 1989 года, мы знаем о ней из работ героических фотографов, снявших это событие, рискуя жизнью.
Далеко не всегда фотожурналисты осознают, что их сегодняшние снимки уже завтра станут историей, что фотографии, сделанные по заданию, выйдут далеко за рамки этого задания, повлияют на общественное сознание и на самом деле сделают мир лучше.
Эли Визель: Обязанность помнить
В 1986 году Эли Визель получил Нобелевскую премию. Хоть он и не фотограф, но его нобелевская речь в Осло отражает самую суть фотожурналистики, ее кредо и лежащие на ней обязанности. Он обращается в этой речи к образу нацистской Германии, безжалостно и последовательно уничтожившей миллионы евреев, христиан, цыган и многих других во имя политической и расовой чистоты.
Эли Визель видел Холокост и помнит о нем. «Я помню: это случилось вчера, а может быть, тысячелетия тому назад. Еврейский мальчик встретился с царством ночи. Помню его недоумение. Его боль. Все произошло так быстро. Гетто. Депортация. Запертый вагон, в котором возят скот. История моего народа и будущее рода человеческого отдавались на заклание». На вопрос одного молодого человека о том, как Визель распорядился своей жизнью, тот ответил:
Я сказал ему, что я старался. Старался сохранить живую память, старался бороться с теми, кто хотел забыть. Потому что как только мы забудем, мы станем виновниками, мы станем соучастниками.
Потом я объяснил ему, как наивно было обо всем знать и молчать. Я поклялся не молчать, где бы и когда бы люди ни задумали снова мучить и унижать друг друга. Мы всегда должны занимать чью-то сторону. Сохраняя нейтралитет, мы помогаем угнетателю, а не угнетаемому. Тишина всегда на руку палачу, а не жертве.
Человеческие страдания не прекращаются. Визель пишет: «Столько несправедливости, столько страданий взывают к нашему вниманию! Жертвы расизма, голода, политических репрессий, писатели и поэты, узники в огромном количестве стран. Права человека попираются на всех континентах. В мире больше репрессированных, чем свободных людей». Визель далек от самоуверенности: «Никому не дано говорить с мертвыми. Никто не вправе интерпретировать их мечты и взгляды». Тем не менее это именно то, что должны делать фотожурналисты, – документировать одинокие смерти в Южной Африке, Афганистане, Ливане, Никарагуа, Сальвадоре, Ираке, Иране, Шри-Ланке и других местах, где царят страдание и разруха. Современная фотожурналистика требует, чтобы эти смерти не были забыты. Этого требует история.
Способность фотожурналистики изменять мир и мнения людей, вызывать эмоции и стимулировать действия убеждает меня в значимости для нашей визуальной эпохи фотожурналистики как составной части журналистики в целом. Таким образом, совершенно необходимо, чтобы все, кто занимается фотожурналистикой, понимали, что должны максимально эффективно использовать этот инструмент. Чтобы документальная фотография смогла поразить зрителя и поглотить его внимание, она должна быть пропитана прямотой, конкретикой и эмоциями.
Документальный фотограф как визуальный антрополог