Франсуа показалось, что он их где-то встречал. Лишь несколько минут спустя он вспомнил: это дочери дамы в воздушном платье, любительницы игры в буль.
Растерявшийся Феликс не знал, следует ли…
— Позвольте представить вам моего брата Франсуа. Мадмуазель Жанна д'Онневиль. Ее сестра, мадмуазель… Должен признаться, я забыл ваше имя.
— А у меня его больше нет. Все зовут меня Беби.
Это были первые слова, услышанные Франсуа из ее уст.
— А меня ты не представляешь? Ну и невежа!
— Моя приятельница мадмуазель Дези (или Бетти)…
Толпа оттеснила их маленькую группу к высокой стойке из красного дерева. Одним взглядом слегка смущенный Феликс разъяснил ситуацию брату. Он ухаживал за Жанной д'Онневиль, уже тогда пухленькой и очень добродушной.
— Послушайте, почему бы нам не прогуляться по молу? Здесь ужасная жарища!
Довольно банальная и смешная ситуация для такого погожего предвечернего часа!
Случаю было угодно, чтобы впереди оказались Феликс с Жанной, за ними шли Франсуа и юная Беби — ей тогда не было и восемнадцати. Дези нервничала. Ей казалось, что она участвует в семейной прогулке.
— Неужели тебе здесь нравится?
— Великолепный закат! — невозмутимо отозвался Франсуа.
— Ну, закатиться можно бы и в другое место. Но если тебе нравится…
Дези (или Бетти) прошла еще сотню метров с ними, насупившись и молча.
— Нет, черт возьми, с меня хватит… Bye-bye![5] — и она юркнула в толпу.
— Не обращайте внимания, мадмуазель.
— Зачем вы извиняетесь? Это вполне естественно, не правда ли?
— Вот как?
Она поняла. Поощрила его.
— У вашего брата тоже есть подружка?
— Почему вы меня об этом спрашиваете?
— Потому что он, кажется, всерьез ухаживает за моей сестрой.
В те времена Беби была еще тоньше, ноги у нее казались еще длиннее, талия гибче. Но уже тогда ничто не могло заставить ее отвести взгляд. Не улыбаясь, она пристально смотрела человеку прямо в глаза, и это порождало известную неловкость.
— Вечером подружка устроит вам скандал. Прошу меня извинить. Все это из-за вашего брата и моей сестры. Не сопровождай я сестру, мама дала бы мне нагоняй.
Скандал действительно разразился. Может быть, не брось ему Дези: «Ну, если ты намерен увиваться вокруг невинных девиц…»
Назавтра Франсуа уже по-другому, не без робости смотрел на Беби. И выглядел еще более неловким, потому что чувствовал: она заметила перемену в его обращении. В ее взгляде и ответном рукопожатии была капелька насмешливости и удовлетворения.
— Ваша подружка очень рассердилась?
— Это не имеет значения.
— Знаете, ваш брат и моя сестра видятся каждый день, но теперь хотят еще и переписываться. Вы живете в Париже?
— Нет, в провинции.
— А!.. До сих пор мы жили в Константинополе. Теперь, после смерти папы, мы больше в Турцию не вернемся. У мамы есть поместье в Об.[6]
— Где именно?
— В Мофране. Старый родовой дом. Нечто вроде маленького замка. Его придется реставрировать.
— Мофран в пятнадцати километрах от меня, — с удовольствием констатировал Франсуа.
Три месяца спустя в Мофранской церкви два брата обвенчались с двумя сестрами. В середине зимы г-жа д'Онневиль, скучавшая в старом заплесневелом доме, переселилась в город и раз в неделю навещала каждую из дочерей.
Словом, ничего бы не случилось, если бы Беби не поощрила Франсуа на Руайанском молу. Она сделала это не случайно. Теперь он был убежден, что после встречи в баре казино она действовала вполне обдуманно.
Перед ним шла пара, которая уже походила на супружескую чету: Жанна и Феликс.
Так вот, как только они с Беби остались вдвоем, она тоже изменила походку. Существует особая манера идти рядом с мужчиной. Особая манера разговаривать с ним, поворачиваться к нему, выдерживать его взгляд. Проявляется она и в той естественности, с какой женщина, как бы невзначай, на миг, приникает к нему даже на людях.
Беби добивалась Франсуа. Разве не была она раздосадована, когда он сказал, что живет не в Париже? Она, как и сестра, хотела выйти замуж. Хотела иметь свой дом, свою прислугу.
Вот о чем думал целых десять лет такой здравомыслящий человек, как он. Сердился ли он на Беби? «Сердился», пожалуй, слишком сильное слово. Во всяком случае, иногда смотрел на нее так же критически, как она на него в Руайане. И овладев ею, иллюзий больше не строил. «У нее вялое тело», — констатировал он.
Он не любил ее тело, не любил чересчур белую кожу, открытые глаза с незатуманенными зрачками.