После полудня зайчик перемещался на другую стену и полз по фотографии, изображающей съезд фабрикантов-кожевников в Париже. На снимке был и отец Франсуа; он стоял, скрестив руки на груди.
— Феликс, универмаги Нанси расплатились?
— Пришлось выколачивать, но теперь все в порядке.
Кабинет — единственная комната в доме, где ничего не изменилось. У Донжей были в разных филиалах оборудованные по-современному кабинеты, но этот, еще отцовский, как бы олицетворял отправную точку всей деятельности братьев. Стены были оклеены давно пожелтевшими обоями в полоску. Франсуа сохранил письменный стол отца, покрытый темной кожей, с лиловыми чернильными пятнами. Над столом висела полка с отделениями для папок.
Прямо перед собой Франсуа повесил портрет отца: длинные усы, густая шевелюра, жесткий крахмальный воротничок и черный галстук, который ремесленники повязывали, наряжаясь по-праздничному. Раньше фотография отца висела в спальне на одной стене с портретом матери.
Затем в дом вошла Беби и заговорила о его обновлении…
Словом, портреты были перенесены в кабинет — фотография матери висела на другой стене, напротив стола Феликса. Стулья с плетеными сиденьями, которые, сколько помнил Франсуа, всегда стояли здесь… Запах…
Франсуа медленно — он не мог сделать это сразу — вступал во владение своим домом, проникался его атмосферой, обретал в нем себя — и вдруг этот запах…
— Я положила на стол письмо — оно лично вам.
Мадам Фламан, черт возьми! Он забыл запах своей секретарши. Мадам Фламан, полная рыжеволосая женщина с живыми глазами, влажным ртом, высокой грудью и крутыми бедрами была очень потлива.
Не из-за нее ли в самом начале…
Конверт, присланный из Довиля,[8] был надписан почерком Ольги Жалибер, но Франсуа не спешил его распечатывать. Феликс за своим столом разбирал утреннюю почту.
Как-то месяца через два после свадьбы, тоже утром, Беби в легком шелковом платье спустилась к мужу в кабинет.
— Можно?
Феликса не было… Мадам Фламан сидела на своем месте. Она быстро, может быть, слишком быстро, встала, поклонилась и направилась к двери.
— Куда вы? — спросил Франсуа.
— Я полагала…
— Останьтесь. Что случилось, малышка?
Беби раньше почти не бывала здесь и теперь внимательно рассматривала обстановку.
— Я просто зашла поздороваться с тобой. А, вот ты где развесил портреты!
Он заметил, что, проходя мимо секретарши, жена нахмурилась — наверно, ее шокировал запах.
В полдень, когда они вдвоем завтракали за круглым столом в столовой, Беби спросила:
— Разве так необходимо, чтобы эта девушка сидела в твоем кабинете?
— Мадам Фламан — замужняя женщина. Шесть лет она состоит у меня секретаршей. Она в курсе всех наших дел.
— Не понимаю, как ты можешь терпеть такой запах.
Вероятно, все их беды в значительной степени объясняются засевшей у него в голове мыслью, что жена не способна ни слова сказать, ни шагу ступить без умысла. Она говорила спокойно, в упор глядя ему в глаза, как в Руайане. Последние ее слова и вовсе разозлили его.
— Впрочем, тебе виднее.
— Разумеется.
Разве это не доказывает, что у нее была задняя мысль?… Но теперь, столько лет спустя, он сомневался так ли уж это бесспорно? Несколько раз по просьбе Беби Феликс провел ее по всем помещениям. А в следующее воскресенье утром, когда Франсуа один заканчивал срочную работу, она в муслиновом платье вошла в кабинет.
— Я тебе не помешаю?
Беби расхаживала из угла в угол. Иногда он замечал, как блестят ее наманикюренные ногти: каждое утро добрых полчаса она ухаживала за ними.
— Скажи, Франсуа.
— Слушаю.
— Ты не находишь, что я могла бы тебе помогать.
Он посмотрел на нее и нахмурился.
— А что бы ты хотела делать?
— Работать с тобой в кабинете.
— Вместо мадам Фламан?
— Почему бы нет? Если дело в переписке на машинке, то я быстро научусь. В Константинополе у меня была портативка. От нечего делать я печатала свои письма и…
С ее-то лакированными ногтями и воздушными, как крылья бабочки, платьями! Она будет спускаться в кабинет в десять-одиннадцать утра, благоухая ароматными солями для ванной и косметическими кремами.
Итак, она ревнует к мадам Фламан!
— Это невозможно, малышка. Понадобятся годы, чтобы ввести тебя в курс дел. К тому же это место не для тебя.
— Прости. Больше об этом не буду.
Он мог бы добавить несколько ласковых слов, но не сделал этого. Не поднялся даже из-за стола, не окликнул ее, когда она выходила из кабинета, чуточку слишком напряженная и нарочитая.