У Ольги Жалибер была тринадцатилетняя дочь, замкнутая и колючая. На Донжа она смотрела с ненавистью, словно все уже понимала. Впрочем, как знать, не догадалась ли она. Мать почти не таилась от нее.
… Когда я узнала о катастрофе, сразу подумала, что мне лучше на время уехать. Тем более, что сейчас период летних отпусков. Гастон согласился со мной. Понятно, мы ни о чем не говорили, но я почувствовала, что он встревожен и постарается тебя повидать. Только что получила от него письмо. Он пишет, что ты чувствуешь себя прилично, насколько это возможно, и что все устраивается.
Не могу прийти в себя после выходки Беби. Вспомни, что я говорила, когда ты мне сказал, что ей все известно. Увы, бедный мой Франсуа, ты ничего не понимаешь в женщинах, особенно в молоденьких девушках. А Беби осталась, если можно так выразиться, молоденькой девушкой.
Ну, да сделанного не воротишь. Я очень боялась и за тебя, и за всех. В маленьком городе никогда не угадаешь, чем кончится скандал. Раз ты выходишь из больницы (а судя по письму Гастона, уже выйдешь, когда придет это письмо), посылаю его на твой домашний адрес. Так вот, раз ты выходишь из больницы, ты, надеюсь, найдешь возможность ненадолго приехать сюда. Позвони мне заранее по телефону о часе твоего приезда, чтобы я услала Жаклину играть в теннис с подружками или еще куда-нибудь.
Мне надо о многом рассказать, и я так скучаю по тебе. Звони мне во время завтрака или обеда, но не называй себя, чтобы твою фамилию не произнесли вслух в ресторане, приглашая меня к телефону.
Не могу дождаться, когда вновь окажусь в твоих объятиях. Обожаю тебя.
Твоя Ольга.
— Феликс!
Брат, несомненно, издали узнал, чьим почерком написано письмо, которое Франсуа все еще держал в руке.
— Я не нужен тебе во второй половине дня?
Франсуа увидел, что Феликс неверно понял его: может быть, впервые в жизни он прочел упрек в глазах брата.
Тогда Франсуа — что бывало редко — добродушно улыбнулся, хотя и не без иронии, словно спасая свою репутацию насмешника.
— Я думаю переночевать в Каштановой роще. Мне нужно отдохнуть. Передать что-нибудь твоей жене?
— Ничего особенного… Приеду в субботу и останусь до утра понедельника. Постой! Жанна, по-моему, просила привезти несоленого масла.
Внезапно Франсуа провел рукой по глазам.
— Что с тобой?
Он пошатнулся, словно силы неожиданно оставили его.
— Ничего, пусти.
Он отнял руку.
— Ты еще слаб.
— Да, немного.
Но Феликс заметил влажную полосу на щеке брата.
— До завтра, старина!
— Едешь без завтрака?
— Позавтракаю там.
— Сам поведешь? А это не рискованно?
— Да не бойся ты! Кстати, по поводу десяти тысяч франков комиссионных…
— Думаю, что дал их правильно.
— Я тоже так думаю. Ты, конечно, был прав.
Феликс не понял. Да Франсуа и сам затруднился бы объяснить свою последнюю фразу.
Оба одновременно прислушались. До них — непонятно откуда — доносились какие-то непривычные звуки. Наконец, братья повернулись к двери, ведущей в чулан.
Мадам Фламан одиноко плакала в своем углу, положив руки на машинку, уткнувшись в них лицом и монотонно всхлипывая.
6
Вид белого двухместного автомобильчика у въезда в Каштановую рощу разом вернул его на землю. А ведь после города, после набережной Кожевников Франсуа летел сюда, как на первое любовное свидание.
Кто приехал с визитом в Каштановую рощу? Шлагбаум был опущен. Нахмурившись, Франсуа вылез из машины, поднял его и окинул взглядом парк. Разглядел свояченицу Жанну, полулежавшую в шезлонге под оранжевым зонтом. Напротив нее в плетеном кресле сидела женщина в шляпе, но издали она казалась Франсуа лишь цветным пятном.
Чтобы поставить машину в гараж, ему пришлось проехать мимо зонта по аллее, усыпанной красной кирпичной крошкой. При его приближении с травы поднялся бело-черный датский дог, и Франсуа понял: с визитом явилась Мими Ламбер. Она вскочила с кресла, наверняка бросив Жанне:
— Предпочитаю с ним не встречаться.
Поставив машину в гараж, дверь которого он не прикрыл, и вернувшись к зонту, Франсуа увидел, что Жанна облокотилась на шлагбаум, а Мими уже сидит за рулем открытого автомобильчика; поместившийся рядом дог казался на голову выше хозяйки.
Гостью угощали аперитивом, и взгляд Франсуа машинально задержался на хрустальных бокалах непривычной и утонченной формы. Ото льда они слегка запотели. В жидкости приятного красного цвета плавали ломтики лимона.