Франсуа вспотел. Пожалуй, затруднился бы даже ответить, если бы вдруг его спросили, где он сейчас находится. Он ощущал себя как бы вне времени и пространства. Это была та же пытка, что и в залах ожидания, только в самом худшем ее варианте. А неопрятный бородатый адвокат безжалостно продолжал самодовольным, слегка грассирующим голосом:
— Два миллиона — это сумма, господин Донж! Мне неизвестно, кто будет присяжными — их назначают по жребию. Среди них окажутся мелкие лавочники, для которых проблема — наличные в несколько сот франков, служащие, скромные рантье. Когда им назовут цифру в два миллиона!.. Есть еще одно обстоятельство, о котором вы, очевидно, не подумали. Где подтверждение, что именно в воскресенье, двадцатого августа, вы впервые получили мышьяк в кофе?
— Но…
— Дайте мне кончить.
Мэтр Бонифас говорил с темпераментом голодного людоеда: зубы, борода, массивное тело — все у него было в движении.
— Моя клиентка признала, что взяла мышьяк у вас в лаборатории три месяца назад. Но всякому известно — хотя бы из судебных отчетов или полицейской хроники в газетах, — что для того, чтобы смерть выглядела естественной, мышьяк надо давать в постепенно нарастающих дозах, начав с самых ничтожных. Где доказательство, что такие незначительные дозы вы не получали и раньше, не замечая этого?
Франсуа раскрыл рот, но не успел возразить: его остановил категорический жест руки с траурной каймой под ногтями.
— Будем, как подобает, рассуждать хладнокровно. Не станем сейчас вникать в побудительные мотивы. Нам известно, что эти мотивы, каковы бы они ни были, существовали уже три месяца назад, поскольку моя клиентка, рискуя быть уличенной, похитила тогда пузырек с мышьяком у вас из лаборатории. В течение трех месяцев вы регулярно бывали в Каштановой роще…
Слова Каштановая роща в устах мэтра Бонифаса!.. После них просто невозможно представить себе светлый и такой ухоженный дом.
— Вы спали там, ели, много раз пили кофе, неоднократно встречались с тещей, братом и свояченицей в парке, где разыгралась драма. Таким образом, в течение трех месяцев были налицо одни и те же обстоятельства, которые следует назвать благоприятными для преступления. Одни и те же побудительные мотивы. Да, одни и те же. Почему же моя клиентка выжидала так долго? Дайте же мне кончить господин Донж! Мой долг рассмотреть все гипотезы, и, поверьте, я не зря повторяю, что прокурор Руа своего не упустит.
— Ваша жена, выходя замуж, принесла вам приданое?
Окажись Франсуа в кабинете мэтра Бонифаса полуодетым, скажем в одних кальсонах, он и то не чувствовал бы себя более неловко.
— Нет. Я…
— Принесла ли приданое вашему брату ваша свояченица, вышедшая замуж одновременно с сестрой?
— Мой брат, придерживается тех же принципов, что…
— Нет, господин Донж! Прошу извинить, если из профессиональных соображений я вынужден вмешиваться в такие вещи, но чувства здесь ни при чем. Барышни д'Онневиль — ни та, ни другая — не могли принести вам приданое по той простой причине, что их мать осталась если уж не без средств к существованию, то практически без состояния. Не произойди некоторые политические события, госпожа д'Онневиль жила бы более чем в достатке. К несчастью, после ее возвращения во Францию в Турции многое изменилось и ценные бумаги, которые оставил ей муж, почти ничего не стоят. Недаром одной из ее первых забот было заложить родительский дом в Мофране.
Франсуа вдруг вспомнил о мошке, бившейся на черной поверхности воды, но сравнивал ее теперь уже не с Беби, а с собой. Он весь был в поту, его подмывало попросить распахнуть окно, хотелось дохнуть свежим воздухом, увидеть проходящих по улице обыкновенных людей, услышать голоса, которые заглушили бы самодовольный голос адвоката.
— Словом, вы с братом в течение десяти лет содержите госпожу д'Онневиль.
Неужели он, Франсуа Донж, не способен рявкнуть: «Подите вы к черту с вашими россказнями! Они не имеют никакого отношения к Беби, к нам, к Каштановой роще, к…»
У него дрожали руки. В горле пересохло. Его мутило при виде того, как мэтр Бонифас набивает большим пальцем табак в ноздри, откуда торчат черные волоски.
— Видите ли, любое дело, как самое ничтожное, так и самое крупное, как дело о межевой изгороди, так и дело о тягчайшем преступлении, должно изучаться под различными углами зрения.
— Моя жена не нуждалась в деньгах.
— Вы ей давали столько, сколько она желала, — это верно. Но убеждены ли вы, что ваше присутствие, сам факт вашего существования не мешали ей тратить их так, как хотелось бы? Есть ли у вас уверенность, что жизнь, которую она вела с вами, — именно та жизнь, которая ее устраивала?