— Между Франсуа и мной давным-давно ничего нет.
Настал черед Жанны уставиться на сестру. Взгляд у нее был куда более острый и проницательный. Он несколько смутил Беби.
— Посмотрю-ка я, что там стряслось, — объявила Жанна и заторопилась к подъезду.
Доктор с санитаром вели Франсуа под руки. Он был мертвенно бледен, голова свесилась на плечо.
— Феликс, — окликнула Жанна, дергая мужа за рукав.
— Оставь меня!
— Что случилось?
— Ты хочешь знать? Хочешь, да?
Феликс орал, силясь не разрыдаться, не ударить жену и в то же время помогая доктору с санитаром подсадить Франсуа в машину.
— Эта падаль — твоя сестра — отравила его.
Никогда в жизни Феликс не произносил бранного слова: он ненавидел любые проявления грубости.
— Феликс, что ты несешь? Послушай…
Беби, выпрямившись, стояла в нескольких шагах оттуда. Солнце золотило ее светло-русые волосы, которые она вдобавок обесцвечивала. В своем зеленом платье г-жа Донж казалась воздушной. Опустив одну руку и прижав другую к маленькой дряблой груди, она смотрела.
— Беби, ты слышишь, что сказал Феликс?
— Жанна… Беби…
Г-жа д'Онневиль тоже все слышала. Ее расплывшееся тело покачнулось. Она собралась было упасть в обморок, но все же решила остаться на ногах, сообразив, что сейчас ей никто не придет на помощь.
Феликс сел в машину.
— Феликс, позволь мне поехать с тобой.
Он посмотрел на Жанну так жестко, с такой ненавистью, словно и она, как Беби, пыталась его отравить.
Машина тронулась. Доктор Пино поместился рядом с больным. Он подал знак шоферу притормозить и наклонился к Жанне:
— Вам лучше присмотреть за сестрой, пока…
Дальше Жанна не расслышала. Шофер, полагая, что все сказано, дал газ и круто развернулся.
Когда Жанна пришла в себя и осмотрелась, в саду все изменилось. Г-жа д'Онневиль рухнула в плетеное кресло и тихо заплакала, осторожно осушая лицо кружевным платочком.
С корта прибежали дети. Жак резко остановился в нескольких шагах от матери. Услышал что-нибудь? Или замер при виде скорой помощи?
— Мама, что с дядей? — добивался Бертран, дергая мать за платье. Его сестренка Жанна уселась рядом на траве.
— Марта! — позвала Беби Донж. — Марта! Да где же вы?
— Иду, мадам.
Марта утирала глаза краем передника. Она, видимо, ничего не знала, а плакала просто потому, что от дома отъехала скорая помощь.
Займитесь Жаком. Пройдитесь с ним к Четырем елям.
— Не хочу, — заартачился мальчик.
— Вы слышали, Марта?
— Да, мадам.
Беби Донж, до жути невозмутимая и молчаливая, направилась к подъезду.
— Эжени…
Впервые за многие годы Жанна назвала сестру ее настоящим именем: Беби, как и мать, звали Эжени.
— Что тебе?
— Нам надо поговорить.
— Мне нечего тебе сказать.
Беби медленно поднималась по ступенькам. Может быть, она на самом деле была взволнованна сильнее, чем хотела казаться, и у нее подкашивались ноги? Жанна следовала за сестрой по пятам. Они прошли в столовую, где на самое жаркое время дня жалюзи опять опустили.
— Ответь мне хотя бы…
Беби устало обернулась к ней. Во взгляде ее ощущалась трагическая умудренность человека, который осознал, что отныне никто его больше не поймет.
— Что ты хотела спросить?
— Это правда?
— Что я хотела отравить его? — она произнесла слово «отравить» совсем просто, без отвращения и ужаса.
— Это Он сам сказал?
В ее фразе таилось нечто, что Жанна уловила, но не сумела разгадать. Не удалось ей это и позднее. Это было слово Он, как бы с большой буквы. Беби говорила не о некоем человеке, даже не о муже. Она говорила о Нем.
И она не сердилась на Него за то, что Он обвинил ее. Может быть, Жанна ошибалась. Она не считала себя хорошим психологом, но эта удовлетворенность… Да, Беби, казалось, удовлетворена тем, что Франсуа обвинил ее в попытке отравления. Жанна ждала ответа сестры, которая уже поставила ногу на первую ступеньку лестницы. Туфли из крокодиловой кожи были подобраны в тон к платью, но более темного цвета.
— Это правда?
— А почему бы нет?
На этом Беби сочла разговор оконченным и неторопливо пошла вверх по ступенькам, очень женственным жестом грациозно приподняв широкий подол своего довольно длинного платья.
— Беби!
Сестра не остановилась.
— Беби, надеюсь, ты не…
Беби была уже высоко, лицо ее скрывала тень.
— Не бойся, моя бедная Жанна. Если меня будут спрашивать, я у себя.
Стены спальни были обтянуты атласом, и изнутри она напоминала роскошную бонбоньерку. Беби машинально посмотрелась в трехстворчатое трюмо, увидела себя в полный рост и привычным движением поправила волосы. Небольшая щель, нарочно оставленная между ставнями, пропускала лишь узкую полоску света, вычерчивавшую треугольник на полированном секретере. Часы на тумбочке у изголовья кровати показывали десять минут пятого.