— Плевать я хотел на термины. Я вам одно могу сказать: ей раскроили череп! Раскроили! Бац! Бац!
Он замахал руками, изображая удары битой, и я спросил:
— Значит, ее убили битой?
— Да понятия не имею, зануда несчастный!
— Женщина? Мужчина?
— Чего?
— Могла ли женщина нанести такие удары? Почему обязательно мужчина?
— Потому что тогда был свидетель, Дебора Купер, она своими глазами видела и однозначно опознала мужчину. Ладно, писатель, разговор окончен. Вы меня слишком бесите.
— А вы сами что думаете про это дело?
Он вытащил из бумажника семейную фотографию.
— У меня две дочки, писатель. Четырнадцать лет и семнадцать. И я не представляю, как бы я пережил то, что пережил отец Келлерган. Я хочу правды. Хочу правосудия. Правосудие — это не просто сумма фактов, это работа, куда более сложная. Так что я буду продолжать расследование. И если обнаружу доказательство невиновности Квеберта, поверьте, он будет на свободе. Но если он виновен, тут уж будьте уверены: я не позволю Роту вешать лапшу на уши жюри, он большой мастак освобождать преступников. Это уж совсем никакое не правосудие.
Философия Гэхаловуда с его повадками разъяренного бизона мне определенно нравилась.
— В сущности, вы отличный парень, сержант. Давайте я угощу вас пончиками и мы еще побалакаем?
— Я не хочу пончиков, я хочу, чтобы вы убрались отсюда. Мне работать надо.
— Но вы должны мне объяснить, как ведут расследование. Я не умею. Что мне надо делать?
— До свидания, писатель. Насмотрелся я на вас, на всю неделю хватит. А может, и на всю жизнь.
Он не принимал меня всерьез; я был разочарован и не стал настаивать. Протянул ему руку на прощание, он чуть не раздробил мне пальцы своей лапищей, и я ушел. Но уже на улице, на парковке, услышал его оклик: «Писатель!» Я обернулся: его грузная туша рысью двигалась ко мне.
— Писатель, — произнес он, запыхавшись. — Хорошего копа интересует не убийца… А жертва. Вы должны думать о жертве. Начинать надо сначала, с того, что было до убийства. А не с конца. Вы сосредоточились на убийстве и идете по ложному пути. Вам надо задаться вопросом, кто была жертва… Спросите себя, кто такая Нола Келлерган…
— А Дебора Купер?
— Если хотите знать мое мнение, все завязано на Нолу. Дебора Купер — просто побочная жертва. Ищите, кто такая была Нола, и найдете ее убийцу, а заодно и убийцу мамаши Купер.
Кто такая Нола Келлерган? Направляясь в тюрьму штата, я очень рассчитывал задать этот вопрос Гарри. Выглядел он скверно. Судя по всему, его очень волновало содержимое шкафчика в фитнес-клубе.
— Вы все нашли? — спросил он, не успев даже поздороваться.
— Да.
— И все сожгли?
— Да.
— Рукопись тоже?
— Рукопись тоже.
— Почему вы меня не известили, что все сделали? Я чуть не умер от беспокойства! И где вы были эти два дня?
— Занимался расследованием. Гарри, почему шкатулка была в раздевалке фитнес-клуба?
— Знаю, вам это покажется странным… После вашего приезда в Аврору, тогда, в марте, я испугался, как бы шкатулку не нашел кто-нибудь другой. Подумал, что на нее может наткнуться кто угодно: какой-нибудь бесцеремонный посетитель, домработница. И рассудил, что лучше будет спрятать мои воспоминания в другом месте.
— Вы их спрятали? Но это доказывает вашу вину. А рукопись… Это были «Истоки зла»?
— Да. Самый первый вариант.
— Я узнал текст. Заглавия на обложке не было…
— Заглавие появилось уже потом.
— Вы хотите сказать — после исчезновения Нолы?
— Да. Но давайте не будем говорить об этой рукописи, Маркус. Она проклята, она навлекла на меня одно только зло, и вот тому свидетельство: Нола умерла, а я в тюрьме.
С минуту мы молча смотрели друг на друга. Я положил на стол пластиковый пакет с содержимым моей посылки.
— Что это? — спросил Гарри.
Вместо ответа я вытащил мини-дисковый плеер с подключенным микрофоном для записи. И поставил перед Гарри.
— Черт подери, Маркус, вы что творите? Только не говорите, что вы сохранили эту адскую машинку…
— Конечно, Гарри. Я ее хранил как зеницу ока.
— Ради бога, уберите это!
— Не кипятитесь, Гарри…
— Но какого дьявола вы собираетесь делать с этой штукой?
— Я хочу, чтобы вы мне рассказали о Ноле, об Авроре, обо всем. О лете семьдесят пятого года, о вашей книге. Мне надо знать. Должна же где-то обретаться правда.
Он грустно улыбнулся. Я включил запись, и он начал говорить. Чудная была сцена: в тюремной комнате для свиданий с пластиковыми столами, где мужья встречались с женами, а отцы с детьми, я встречался с моим старым учителем, и он рассказывал мне свою историю.