Эксперт по бомбам присвистнул и потер руки.
— Нет, не думаю. Рано, конечно, делать окончательные выводы, но я склонен полагать, что это хорошо известная всем бомба Орсини. Она взрывается от прикосновения к твердому предмету. Такими бомбами легко может пользоваться любой дилетант, они действуют без запального шнура, без механизма. Они самые популярные и никогда не дают осечки, — заключил он тоном пропагандиста.
Инспектор вышел на балкон. На тротуарах не было ни души, кроме полицейского, стоявшего на страже у парадного подъезда. Издалека доносился звон колокольчика тряпичника.
— Наверное, бомбу забросили с улицы через открытый балкон.
— А почему вы решили, что балкой был открыт? Утро ведь холодное, — заметил судья.
Инспектор пожал плечами и уступил место судье, который стал прикидывать, какое расстояние отделяло балкон от проезжей части улицы.
— От шоссе до балкона довольно далеко, как по-вашему?
— Да, не близко, — согласился инспектор. — И вряд ли они воспользовались лестницей.
— Скорее всего, бомбу бросили с крыши какой-нибудь кареты, а еще вероятнее, из машины, — уточнил эксперт.
— Почему вы так решили? — спросил судья.
— Потому что карета менее надежна. Лошади могли понести, и тот, кто был наверху, рисковал упасть на землю вместе с бомбой в руках.
— Пожалуй, вы правы, — согласился судья, оживившись. — Надо сопоставить факты. А кто, по-вашему, мог это сделать, инспектор?
Инспектор покосился на судью.
— Кто знает! Его враги, его наследники, анархисты… может быть тысяча самых разных предположений, будь они прокляты!
Явившийся наконец судебный исполнитель делал зарисовки. Эксперт наблюдал за его художеством, надменно ухмыляясь. Санитары унесли труп. Судебный врач попрощался, пообещав дать свое заключение в самый короткий срок. Закончив набросок, судебный исполнитель, а имеете с ним судья удалились. Инспектор и эксперт остались одни.
— Не попить ли нам кофейку? — предложил инспектор.
— Не мешает.
Уже на улице они натолкнулись на двух мужчин, споривших о чем-то с полицейским, стоявшим у входа в дом.
— Что здесь происходит? — спросил инспектор.
— Эти двое кабальеро требуют пропустить их наверх, сеньор инспектор. Говорят, что они — друзья покойного.
Инспектор оглядел незнакомцев. Один из них, молодой, элегантный, держался самоуверенно. Другой — пожилой, толстый, неряшливый — не переставал дрожать и строить страдальческие мины.
— Я — адвокат Кортабаньес, — представился пожилой, — а этот кабальеро — сеньор дон Пауль-Андре Леппринсе. Мы — друзья покойного сеньора Парельса.
— Откуда вам стало известно о происшествии?
— Нам только что позвонила вдова покойного, и мы сразу же приехали. Прошу извинить нас за назойливость и вмешательство, но, сами понимаете, мы очень взволнованы. Бедный Пере! Всего несколько часов назад мы еще беседовали с ним!
— Несколько часов назад?
— Сеньор Парельс был среди гостей на приеме у меня в доме, — пояснил сеньор Леппринсе.
— А не заметили ли вы в его словах и поступках нечто настораживающее вас?
— Не знаю, трудно сказать, — простонал Кортабаньес. — Мы сейчас очень расстроены.
— Позвольте нам подняться и повидать вдову, — попросил Леппринсе, отнюдь не выглядевший расстроенным.
Инспектор немного подумал и ответил:
— Хорошо, можете подняться, но не заходите в квартиру покойного. Вдова у соседей по этажу в квартире напротив. Там полицейский, он вам укажет. И обязательно дождитесь меня. Я скоро вернусь.
Полицейский, стоявший на лестничной площадке, преградил им путь. Он заявил Леппринсе и адвокату, что не велено никого пропускать без разрешения начальства. Но те ответили, что комиссар назначил им здесь свидание, чтобы допросить, так как они были последними, кто видел покойного накануне его смерти. Вежливым, но решительным жестом отстранив растерявшегося полицейского, они вошли в квартиру Парельса. Когда они очутились в кабинете старого финансиста, адвоката охватила нервная дрожь.
— Не могу, не могу, — причитал он, всхлипывая. — Это выше моих сил.
— Ну, пожалуйста, Кортабаньес, я все сделаю сам, у нас больше не будет такой возможности. Помоги мне поставить стол на место. Видишь, здесь нет ни пятен крови, ни чего-либо в этом роде. Помоги, мне одному не справиться.
Они перевернули стол. Ящики оказались незапертыми, и Леппринсе принялся в них рыться, а оцепеневший Кортабаньес смотрел на него, покрывшись мертвенной бледностью, приоткрыв рот.