Наконец, описывая финал судьбы А.А. Власова, В. Рыжов игнорирует три важнейших факта, на которые любой исследователь обязан был бы обратить внимание. Во-первых, Власов трижды отказался бросать собственных солдат. В первый раз - в июне 1942 г. на Волхове под Новой Керестью, когда за ним прилетел последний самолёт, чтобы эвакуировать командующего в глубокий тыл. Во второй раз - в апреле 1945 г., когда генерал Ф. Франко предоставил Власову политическое убежище и специальный самолёт был готов доставить Председателя Президиума КОНР в Испанию. В третий раз - 12 мая 1945 г., когда американский комендант, капитан армии США Р. Донахью предлагал тайно вывезти Власова в глубь американской оккупационной зоны, снабдив его продовольственными карточками и документами. Но Власов поехал в штаб 3-й армии США в Пльзень, чтобы добиваться политического убежища для солдат и офицеров ВС КОНР. Хотел бы заметить, что, например, руководившие обороной Севастополя вице-адмирал Ф.С. Октябрьский и генерал И.Е. Петров позорно бросили в конце июня 1942 г. войска Севастопольского оборонительного района и благополучно спасли собственные жизни, явив пример характерной для советской системы полководческой доблести.
Во-вторых, над А.А. Власовым, С.К. Буняченко, В.Ф. Малышкиным, В.И. Мальцевым, М.А. Меандровым, Ф.И. Трухиным и другими руководителями Власовского движения в 1946 г. готовился открытый процесс. Все советские люди должны были гневно заклеймить презренных предателей. Однако упомянутые “предатели” проявили незаурядное для тисков сталинского следствия упорство, отстаивая собственные политические взгляды. В итоге начальник ГУКР “СМЕРШ” генерал-полковник В.С. Абакумов 26 апреля 1946 г. обратился к Сталину с письмом. Главным препятствием, помешавшим провести открытый процесс в Октябрьском зале Дома Союзов, по выражению Абакумова, стало поведение “некоторых подследственных”. Опасаясь изложения подсудимыми на открытом процессе антисоветских взглядов, “которые объективно могут совпадать с настроениями определённой части населения, недовольной советской властью”, Абакумов просил Сталина “дело предателей… заслушать в закрытом судебном заседании… без участия сторон”. Закрытое судилище - одно из самых убедительных доказательств политического характера Власовского движения. Наконец, в-третьих, решение о казни генерала и его единомышленников было принято не 31 июля, как пытается уверить читателя В. Рыжов. Тем более, не принимала его и Военная коллегия Верховного Суда СССР. Решение о казни генерала Власова и других руководителей КОНР было принято на заседании Политбюро 23 июля 1946 г. представителями высшей партийной номенклатуры ВКП(б) за неделю до начала “процесса”. Коллегия Ульриха лишь озвучила сталинский приговор, а так называемый “суд” представлял собой обычную расправу по политическим мотивам. Повесили Власова и других руководителей движения не 2-го, а ночью 1 августа 1946 г. во дворе Бутырской тюрьмы. Останки казнённых кремировали и захоронили в безымянном рву Донского монастыря, где с 1930-х гг. хоронили прах жертв сталинских репрессий.
Генерал-лейтенант Андрей Андреевич Власов - трагическая фигура в новейшей русской истории. Он не был заурядным предателем, так как сохранение статуса военнопленного гарантировало ему жизнь и карьеру в гораздо большей степени, чем опасная и неясная перспектива антисталинского лидера. В судьбе Власова в известной степени отразились судьбы сотен тысяч людей, изломанных сталинским режимом и методично стиравшихся в лагерную пыль, для которых бело-сине-красная нашивка “РОА” осталась последним шансом вернуть утраченное достоинство. Власов не был и удачливым, хитроумным политиком, знавшим, когда и на какую лошадь поставить; в нём удивительно сочетались незаурядная воля и наивное упование на порядочность отдельных немцев или на верность англо-американских союзников собственным демократическим принципам. Но Председатель КОНР сам был порядочным солдатом, сумевшим преодолеть психологическую зависимость от сталинщины и осмелившимся бросить ей открытый вызов. Конечно, из-за колючей проволоки немецкого лагеря это было сделать проще, но и для такого поступка требовались незаурядные решимость и мужество. Ведь большинство наших соотечественников до сих пор не желает должным образом оценить и осмыслить советский период русской истории. Нет сомнения, что о Власове и трагедии власовской армии будут написаны ещё десятки исследований. Важно лишь, чтобы их авторами были профессионалы, не только знающие фактическую сторону событий, но и чувствующие боль того времени.
Кирилл АЛЕКСАНДРОВ,
кандидат исторических наук,
учитель истории,
г. Санкт-Петербург
Валерий Рыжов.
ПРЕДАТЕЛЬ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ СПАСИТЕЛЕМ ОТЕЧЕСТВА.
История. № 5. М., 2005 г. стр.29-32.
Должен признаться, что отклик Кирилла Александрова на мою статью “Человек
из трясины”, посвященную генералу Власову, весьма удивил меня. Данная работа представлялась мне не просто исключительно взвешенной, но даже в некотором роде новаторской - в смысле осторожности оценок и суждений об этом, мягко говоря, непопулярном в России человеке. Приятно, что даже такой строгий критик и оппонент как К.Александров отметил мое желание “избегать традиционных, советского времени, стереотипных оценок”. Но этого для него оказалось недостаточно. Чтобы угодить оппоненту, я должен был возвести Власова на пьедестал. Я, конечно, знал, что за рубежом у данного генерала имеются горячие поклонники, готовые не только оправдать предателя, но и возвести его в ранг национального героя, но не думал, что таковые имеются и в нашей стране.
Прежде всего, хотелось бы ответить на следующий упрек К.Александрова: “Вызывает удивление, что В. Рыжов практически ничего не пишет об офицерах, служивших в армии Власова. А ведь среди них были кадровые командиры Красной армии”. Дело в том, что статья “Человек из трясины” задумывалась как исторический портрет.
В данной работе я попытался объективно и без обвинительного уклона рассказать о судьбе человека, который стал одним из самых главных антигероев советской эпохи. Рассказ о соратниках Власова не входил в мои планы и, признаюсь, они меня не очень интересуют - ни как историка, ни как человека.
Многие возражения уважаемого оппонента меня откровенно удивили. Похоже, он слишком пристрастен и слишком неравнодушен к своему герою, что не может быть плюсом хорошего исследователя. К.Александров, например, пишет: “Власов же, подписывая после долгих размышлений первое антисталинское заявление, прекрасно понимал, что меняет лагерный барак не на “комфортный особняк”, а на петлю во дворе Бутырской тюрьмы”. Мне кажется, что в данном случае согласиться с ним просто невозможно. Первое письмо, призывающее Гитлера в борьбе против Сталина опираться на русских и русскую национальную армию, Власов и полковник Боярский подписали
3 августа 1942 г. Позволю себе напомнить читателям, что 21 июня того же года капитулировал английский гарнизон Тобрука в Северной Африке, 1 июля британский флот покинул Александрию и ушел в Красное море, 4 июля пал Севастополь, 24 июля немецкие войска вошли в Ростов-на-Дону, 3 августа - заняли Ставрополь, 10 августа - Майкоп. Так что о петле Андрею Андреевичу думать было рано. 10 сентября 1942 г., когда Власов подписал первую листовку, составленную “Вермахт пропаганда”, до советского наступления под Сталинградом оставалось более двух месяцев. Потом же отступать ему было некуда. Факты - упрямая вещь, и К.Александров сквозь зубы делает смелое признание: “Конечно, бесспорно, генерал Власов совершил государственную измену, согласившись возглавить антисталинский Комитет. Однако, - продолжает мой оппонент, - изменил Власов государству, систематически истреблявшему миллионы собственных граждан, лишившему их прав состояния и собственности, наконец, сознательно отказавшемуся защищать права своих военнопленных. Почему, в таком случае, военнопленные были обязаны сохранять гражданскую лояльность подобному государству?