Поэтому, те «демократии», которые не в состоянии предоставить справедливый и равный доступ к основным товарам и услугам, то есть в том случае, когда они не признаются всеобщим гражданским правом, не выполняют основные требования субстанциональной теории демократии, понимаемой не только как формальная процедура в шумпетерианской традиции, а как определённый шаг в направлении создания справедливого общества. Как справедливо отмечал Руссо: если у вас есть крепкое и устойчивое государство, необходимо следить за тем, чтобы в нём не было запредельного богатства для немногих. В нём не должно быть ни миллионеров, ни нищих. Эти группы неотделимы друг от друга и обе являются фатальной угрозой общему благу. Там, где они существуют, общественная свобода становится обменным товаром. Богатые покупают её, бедные продают 37 .
Ситуация в Латинской Америке точно вписывается в то, что Руссо рассматривал как фактор «фатальный для общего блага», и это стало не результатом игры анонимных социальных сил, а последствием неолиберального проекта усиления капитализма, навязанного упорствующей коалицией местных правящих классов и международного капитала. До недавнего времени страны Скандинавии и Латинская Америки отображали противоположные полюса этой дихотомии. В странах Скандинавии политически активные граждане, наделённые стабильными правами всеобщего доступа к основным товарам и услугам, заложенных в фундаментальный «общественный договор» стран Скандинавии (и более разбавлено также в европейских социальных формациях). В этих странах достигнут уровень «зарплаты гражданина», то есть всеобщей гарантии против социального исключения, поскольку она через «не-рыночные» политические и институциональные каналы обеспечивает доступ к определённым товарам и услугам, которые в отсутствие подобных гарантий, могли бы быть приобретены только на рынке и только теми гражданами, чей доход может позволить им это сделать 38 . Ровно противоположным образом обстоит дело с демократическими капитализмами в Латинской Америке с их смесью непоследовательных процессов предоставления политических прав, сосуществующих с растущим ухудшением экономических и социальных гарантий, перманентным пустым формализмом выборов, абстрактным процедурализмом, являющимся верным знаком будущего деспотизма.
Таким образом, после многих лет «демократического перехода» мы получили демократии без граждан: демократии свободного рынка, чей главной целью является гарантирование доходов правящих классов, а не социальное благополучие населения.
Четвёртым и самым высоким уровнем демократического развития является «экономическая демократия». Это модель основывается на точке зрения, что в случае демократизации государства, нет причин исключать частные фирмы из процесса демократического развития. Даже автор настолько связанный с либеральной традицией как Роберт Даль порвал с политическим редукционизмом, характерным для этой точки зрения, утверждая, что «так как мы поддерживаем демократический процесс в управлении государством, несмотря на существенные несовершенства на практике, поэтому мы поддерживаем демократический процесс в управлении демократическими предприятиями, несмотря на несовершенства, которые ожидаются нами на практике» 39 . Мы можем и должны сделать ещё один шаг вперед, сказав, что современные частные фирмы являются «частными» в юридическом измерении, которое в рамках буржуазного государства защищает существующие отношения собственности силой закона. На этом «частный» характер фирм заканчивается. Их потрясающий вес в экономике, а также в политических и идеологических сферах, делает их действительно общественными действующими лицами, которые не должны исключаться из демократического проекта.
Замечания Грамши по поводу произвольного и классово-предвзятого проведения различий между государственным и частным необходимо выставить снова на первый план. Экономическая демократия означает то, что демократический суверен имеет эффективные средства решения важнейших экономических проблем, влияющих на социальную жизнь, в независимости от того приняты частными или государственными субъектами или будут влиять на них. В противоположность тому, что утверждают либеральные теории, если в социальной жизни есть что-то более политическое, чем государство, то это без сомнения – экономика. Политическое в самом глубоком значении этого слова – это способность влиять на тотальность социальной жизни, обуславливая жизненные возможности всего населения. Ничто не может быть более политическим, чем экономика – сфера, в которой ограниченные ресурсы распределяются между различными классами и группами населения, обрекая большинство на бедное и жалкое существование, в то же время, благословляя меньшинство на всевозможные богатства. Ленин был прав: политика – это концентрированное выражение экономики. Все неолиберальные разговоры про «независимость» центральных банков, нежелание неолибералов принять общественную дискуссию по поводу экономической политики в более широком формате на том основание, что она является лишь «техническим» вопросом, находящимся за пределами компетенции дилетантов – это всего-навсего идеологическая дымовая завеса для отвращения вмешательства демократии в процесс принятия экономических решений.