После эпохи дворяновластия только монарх мог ограничить или отменить дворянские привилегии, и дворянство это чувствовало прекрасно. За внезапно возникшее чувство неустойчивости своего положения оно заплатило верховной власти отчуждением; теперь почти в каждой усадьбе сидело по «лишнему человеку».
Можно было бы ожидать, что прогресс образования, рост активности недворянских сословий, появление разночинной интеллигенции принесет правильный взгляд на противостояние Николая и декабристов. Ведь перед прогрессивно мыслящим разночинцем представала ясная картина: столетие социального регресса увенчалось восстанием паразитов-землевладельцев, почувствовавших неблагоприятные для них социально-экономические изменения, и попытавшихся оседлать верховную власть, чтобы политически узаконить свое господство.
Легко мог ознакомиться прогрессивный разночинец и со взглядами замечательных русских умов на декабристский путч.
Достоевский назвал декабристов бунтующими барами и через персонажа «Бесов» написал: «…Бьюсь об заклад, что декабристы непременно освободили бы тотчас народ, но непременно без земли, за что им тотчас русский народ непременно свернул бы голову». И Тютчев дал свой приговор: «…Народ, чуждаясь вероломства, Забудет ваши имена…».
Народ-то забыл на второй день после подавления восстания, тем не менее дворянство, пользуясь своим господством в «пространстве смыслов» сумело навязать остальному обществу миф о декабристах, страдальцах за общее благо.
И как Курбский с Мазепой, представители реакционной феодальной знати, разбудили декабристов, так и декабристы, представители реакционной земельной аристократии, разбудили якобы прогрессивную российскую интеллигенцию. И хотя представителей этой разночинной образованщины господа декабристы и в переднюю бы не пустили, но преемственность идеологическая оформилась очень быстро.
Левые и правые интеллигенты быстро склевывали антигосударственное зерно декабристского мифа. Собственно левые и правые идеи оказались у российской интеллигенции лишь пестрым оперением, прикрывающим антинациональные рефлексы.
Вот уже почти два века российская интеллигенция с упорством, достойным лучшего применения, обсасывает солярный миф о светлых мучениках свободы, умученных и растерзанных темным самодержавием. Почти два века не прекращаются интеллигентные стенания об изощренно-жестокой расправе самодержавия над высокими умами, которые могли бы такое счастье учинить всей стране. И симпатизанты фаланстеров и сторонники трудовых армий при слове «декабристы» мгновенно поднимали свои шелковы бородушки масляны головушки и начинали кукарекать про свободу, раздавленную царизмом.
Все мнения и факты, не укладывающиеся в миф, будут «интеллигентно» вытаптываться гуманитарным стадом. Попробовал бы кто-нибудь усомниться в том, что декабристы боролись за всеобщее счастье. При Николае I ему бы не подали руки, при Александре II не дали бы печататься, при Троцком поставили бы к стенке. Об истлевших костях сторонников самодержавия вряд ли вспомнит хоть один представитель «общественной совести».
Парадоксальным образом, российская гуманитарная голова навсегда стала обиталищем реакционно-романтической мысли, возносящей носителей социального регресса, будь то баре-декабристы начала 19 в. или Курбский с боярами середины 16 в.
Испытание на прочность. После декабристов — холера
Вторая четверть 19 в. начнется с необычайной засухи, охватившей всю европейскую Россию. Бездождие начиналось в мае и продолжалось до глубокой осени. Летние засухи сопровождались сильными зимними холодами. В Саратовской области зимой 1827-28 гг. во время бурана погибло свыше миллиона овец, почти 300 тыс. лошадей и 73,5 тыс. голов крупного рогатого скота.
За тяжелой зимой 1830 г. наступила холодная весна, посевы озимых и яровых развивались плохо, а потом пришла засуха. Был собран самый худший урожай за 30 лет. Уцелевший хлеб был поражен спорыньей, вызывавшую болезнь, что называлась в народе «злая корча».
Стихийные бедствия и эпидемии в аграрном обществе обычно тесно связаны.
Лето 1830 г. стало началом масштабного наступления холеры на Россию.
Была она занесена из британской Индии в Астрахань еще в 1827 г… В 1829 отмечались случаи холеры на Оренбургской линии. С начала 1830 г. она появилась на берегах Куры, и в июне пошла свирепствовать в Дагестане и Грузии. Из Астрахани холера, вместе с караванами судов, направилась вверх по Волге и вскоре добралась до Ярославля. По Тереку и Кубани она двинулась в Донскую область, Новороссию, Подолию и Бессарабию.[66]