Сидя въ креслѣ и читая книгу, она время отъ времени покойно обращалась къ тому или другому изъ офицеровъ, выбѣгавшихъ къ мѣсту попаданія снаряда.
— Ну зачѣмъ, зачѣмъ вы идете? Вамъ тамъ дѣлать положительно нечего. Моему мужу надо итти, онъ по обязанности службы, а вы пожалуйста сидите смирно. Командиръ сердится. У насъ и такъ мало осталось офицеровъ, всѣхъ забрали на позицію.
Это говорила женщина, почти еще ребенокъ!
Бомбардировка усиливалась
Около 5 часовъ снарядъ разорвался въ кухнѣ, гдѣ люди брали кипятокъ.
Побѣжалъ туда.
Нѣсколько убито, нѣсколько ранено.
Двумъ оторвало ноги.
Въ помѣщеніи стоялъ густой, удушливый дымъ.
Раненые жалобно стонали, кругомъ испуганныя лица удѣлѣвшихъ.
Въ дыму суетятся санитары, фельдшера.
Дымъ разсѣялся.
Электрическія лампочки ярко свѣтятъ мѣсто взрыва — все разворочено.
Кровь, кровь, лужа крови; куски одежды, куски мяса…
Раненыхъ бережно переносили въ судовой лазаретъ.
Докторъ Августовскій, во всемъ бѣломъ, принимаетъ матроса П. Скрынникова съ оборванными ногами.
Второй мученикъ долга уже лежитъ на столѣ, около него священникъ въ эпитрахили.
Петръ Скрынниковъ, въ полуобморочномъ состояніи, глухо стонетъ.
Ноги оторваны выше колѣнъ.
Очнулся.
Озирается вокругъ блуждающимъ взоромъ, откидываетъ голову. Остановился на докторѣ, поддерживавшемъ ему голову. Пристально, зло на него смотритъ.
Фельдшеръ затягиваетъ ногу съ цѣлью прекратить кровотеченіе.
— …Ну, ты! Мясникъ!.. Такъ и есть — мясникъ… Говорю, не тронь!.. и муху не тронь…
Священникъ у другого стола кончилъ исповѣдь; умирающій, сложивъ руки на груди, впился въ служителя Христа покорно молящимъ взоромъ.
Губы шевелятся — чуть слышно повторяютъ слова молитвы: "… не бо врагомъ Твоимъ тайну повѣмъ, ни лобзанія Ти дамъ, яко Іуда"… Кругомъ стоятъ, понуривъ головы, товарищи матросы, блѣдные, растерянные…
Въ открытый люкъ доносится снарядовъ вой, взрывовъ гулъ, шумъ воды… "но яко разбойникъ, исповѣдую Тя: помяни мя, Господи"…
Всѣ крестятся. У головы умирающаго стоитъ лейтенантъ Черкасовъ, на немъ лица нѣтъ… "во царствіи Твоемъ" — шепталъ уходившій отъ насъ…
Взоръ его потухалъ.
Въ глазахъ, устремленныхъ туда, высоко, и на лицѣ — мольба, нѣмая, покорная, тихая. Заходили у глазъ неуловимыя тѣни. Губы дрогнули и перестали шевелиться ………………………….
"Да не въ судъ или во осужденіе будетъ мнѣ… Господи, но во исцѣленіе души и тѣла. Аминь." закончилъ уже священникъ одинъ……………………………………
Судъ земной свершился.
Передъ нами лежалъ трупъ.
Снаряды продолжали падать, потрясая весь броненосецъ.
День кончался.
Спускались сумерки.
Бомбардировка стихала.
Еще день Артура уходилъ въ вѣчность.
Наступилъ вечеръ, за нимъ ночь.
Все стихло.
Въ городѣ, въ бухтѣ и кругомъ царилъ мертвый покой, когда я во второмъ часу ночи подходилъ къ дому.
У дома намѣстника и у нашихъ воротъ я наткнулся на невиданные еще, огромные неразорвавшіеся снаряды.
Понять не могъ, откуда они.
Неужели обронили по дорогѣ наши артиллеристы?
— Такъ что, ваше в-діе — пояснилъ мнѣ городовой — не подходите близко, это, значитъ, японцы оттеля бросили.
Городовой показалъ въ сторону Сахарной Головы.
— Ааа…!
Такъ вотъ чѣмъ насъ будутъ теперь угощать? Это были одиннадцатидюймовые снаряды. — Начался четвертый періодъ осады.
Телефонограммы.
20 сентября.
Копіи.
Вчера съ вечера непріятель противъ капонира 3 и Куропаткинскаго люнета произвелъ демонстративную вылазку. Очевидно, хотѣлъ провѣрить — во сколько времени можетъ добѣжать до сѣтки, а также провѣрить нашу бдительность.
Капитанъ Степановъ.
7 час. утра.
Вчера ночью произведена вылазка охотниками 4 роты 25 полка: принесли 5 щитовъ.
Охотники 28 полка и 11 роты 26 челов. ходили зарыть японскій окопъ. Занять окопъ не удалось.
Капитанъ Степановъ.
8 час. утра.
Въ 7 час. 15 мин. изъ-за Сяогушаня сдѣлано три шрапнельныхъ выстрѣла по прожектору на № 22.
Орудіе на вершинѣ горы бухты Тахэ заставило замолчать.
Капитанъ Вамензонъ.
8 час. 10 м. утра.
Въ 1 часъ 30 м. непріятель обстрѣлялъ 11" мортирами № 20.
Капитанъ Вамензонъ.
2 часа 10 м. дня.
Телефонограммы.
20 сентября.