Ночь.
Темно, совсѣмъ темно.
Стоны, вопли, крики, шепотъ, проклятья, смрадъ, мольбы, пряный запахъ крови, глухой шумъ голосовъ, громъ и грохотъ орудійной канонады, вой, свистъ летящихъ снарядовъ, громыханіе взрывовъ, сатанинское урчаніе смертоносныхъ осколковъ, трескъ ружейнаго огня, убійственный ритмъ пулемета — смѣшиваются, создавая что-то чудовищно-страшное, грозное, отталкиваюшее.
Это какой-то надземный адъ, кошмаръ.
"Одаренные" рѣшили воевать, а "тоже люди", съ сѣрыми окровавленными лицами, съ блуждаюшими отъ боли и ужаса глазами, все прибываютъ.
"Тоже люди" все подносятъ искалѣченныхъ "тоже людей".
Кругомъ суетятся измученные безсмѣнной работой доктора, сестры, фельдшера, санитары — эти ангелы-хранители страждущаго міра.
— Сестрица, вотъ этому надо новый бинтъ скорѣй наложить, ужъ больно много крови теряетъ.
— Сейчасъ, сейчасъ, видишь — зашиваю.
— Да кого же брать? Дохтуръ въ операціонную требуетъ — нервно спрашиваетъ выбѣжавшій санитаръ.
— Бери этого — бросилъ фельдшеръ, занятый раной, изъ которой фонтаномъ бьетъ кровь.
— Мимо, братецъ, дорогой померъ — сумрачно говоритъ носильщикъ. — Носилки бы ослобонить — тамъ на позиціи недостатки.
— Ну-у берите этого. Живъ еще.
Носильщики быстро поднимаютъ.
— Ой, ой, ой, голубчики, родные, полегчай. Легче, легче. Н-ни — надо! — голосомъ отъ адской боли взвылъ раненый и стихъ.
Быстро подходитъ докторъ, весь въ бѣломъ, окровавленный, съ засученными рукавами, взглянулъ и отрывисто говоритъ:
— Сейчасъ кончится. Отнесите въ сторону. — Онъ поворачивается къ рядомъ лежащему, откидываетъ шинель и нащупываетъ зіяющую рану.
— Господи, Господи, Господи, помилуй — шепчетъ въ полубезсознательномъ состояніи изувѣченный.
— Этого въ операціонную. — Ну, живо, братцы, раскачивайтесь!
— Сестрица, а сестрица, сердешная, этотъ вотъ отходитъ и руку откинулъ — растерянно, съ тупымъ выраженіемъ лица треплетъ за руку сестру маленькій стрѣлокъ, (у него вся грудь въ крови). — Помоги этому — значитъ, землякъ мой; дотащилъ сюда.
Подходитъ сестра, совсѣмъ, совсѣмъ юная. Она успѣла уже привыкнуть къ картинамъ всяческихъ страданій, но и у ней навернулись слезы, углы губъ дрогнули. На носилкахъ лежалъ совсѣмъ еще мальчикъ. Бѣлое лицо, безъ кровинки, но съ выраженіемъ жестокаго, казалось безысходнаго страданія.
Наклонилась она. Руку взяла. Умирающій другой рукой впился въ нее. Она стремится его утѣшить.
Раненый смотритъ на нее широко раскрытыми глазами, порывисто, тяжело дышитъ… Мучительная агонія въ полномъ разгарѣ.
— Ш-ш-ш… — видимо хочетъ, силится онъ что-то сказать, но выходитъ лишь свистъ и шипѣніе, а глаза, потухающіе глаза мучительно о чемъ-то молятъ…
. . . . . . . . . . . . . . . .
…Надъ больнымъ наклоняется докторъ, стягивая шинель… Животъ развороченъ, какая-то каша…
Докторъ отвернулся и скороговоркой:
— Сестрица, этотъ безнадеженъ. Другіе ждутъ вашей помощи.
Порывисто вскочила та, потянувъ за собой безнадежнаго. Оторвалась отъ него и, смертельно блѣдная, съ глазами, полными слезъ, нетвердой походкой пошла къ ожидающимъ.
Все ночь еще темная.
Раненыхъ все подносятъ. Много, много ихъ. Священникъ въ эпитрахили наклоняется то здѣсь, то тамъ.
Штурмъ идетъ, канонада усиливается. Другъ друга не слышатъ, кричатъ.
— Да ты поставь носилки-то прямо — видишь, мается.
— Ой, маюсь, братцы, пришла смерть, здѣсь, вотъ тутотка жжетъ, охъ, испить бы…
. . . . . . . . . . . . . . .
— Слава Тебѣ, показавшему намъ свѣтъ.
Да, я… въ церкви.
— Слава въ вышнихъ Богу, и на земли миръ… — тихо, мелодично отвѣтилъ хоръ.
Желтая масса халатовъ волной опустилась на землю.
Я не могъ стоять дольше — у меня закружилась голова, и горло сдавило.
Жалость, безсиліе, безпомощность… Тяжело!
Вышелъ за ограду церкви.
Тихій вечеръ. Звѣздъ много. Народившійся мѣсяцъ какъ бы въ полуснѣ льетъ свой слабый свѣтъ на дремлющій Квантунъ.
Лишь на сѣверо-восточномъ фронтѣ раздаются рѣдкіе орудійные выстрѣлы. Щелкнетъ, словно хлопушка, ружейный выстрѣлъ. Зататакаетъ и оборветъ пулеметъ. Опять все тихо. На морѣ тишь. Городъ спитъ. Кругомъ враги притаившіеся.
— …и на земли миръ… — неотвязно звучитъ мотивъ великаго христіанскаго славословія.
Нѣтъ, никогда еще на землѣ не было мира и не будетъ, пока люди не начнутъ славить Бога не только на словахъ, но и на дѣлѣ.
Объ этомъ теперь можно только мечтать.