90 китайскихъ кули, съ кирками и лопатами и пятью артиллерійскими повозками, въ сопровожденіи жандармовъ, отправились по назначенію.
Отъ 12 часовъ ночи и до 2 часовъ проработали безпрерывно. Ровно въ 2 часа японцы открыли ружейный и орудійный огонь, который, однако, минутъ черезъ 20 прекратили. Убитъ былъ китаецъ, раненъ й китаецъ, и контуженъ ун. — оф. Ѳедоровъ. Зарыто около 800 японскихъ труповъ, подобранныхъ впереди позиціи, и около 100 было подобрано въ нашихъ окопахъ и зарыто; кромѣ того, вывезено на повозкахъ 6 труповъ нашихъ стрѣлковъ.
Зловоніе было ужасное: затыкали въ ноздри вату, пропитанную гвоздичнымъ спиртомъ, но ничего не помогало…
Уборка труповъ продолжалась до 5 часовъ утра 12 августа.
Признавая въ покойномъ Сергѣѣ Александровичѣ выдающагося, талантливаго инженера и геройски храбраго офицера, я подолгу и часто бесѣдовалъ съ нимъ по поводу развертывавшихся передъ нами событій, напоминавшихъ собою скорѣе кошмаръ, чѣмъ дѣйствительность.
Всегда корректный, сдержанный, крайне политичный и осторожный — онъ иногда измѣнялъ себѣ и прямо ругательски-ругалъ все высшее начальство, съ генераломъ Базилевскимъ во главѣ. Исключительно къ кому онъ относился съ дѣйствительнымъ уваженіемъ, это былъ комендантъ крѣпости генералъ-лейтенантъ Смирновъ.
Въ частыхъ интимныхъ бесѣдахъ онъ прямо мнѣ говорилъ:
— Комендантъ здѣсь единственное лицо съ своей собственяой разумной иниціативой, съ трезвымъ и просвѣщеннымъ взглядомъ на вещи, неуклонно и творчески проявляющій вездѣ свои недюжинныя способности. Съ нимъ можно работать. Это человѣкъ глубокихъ знаній. Онъ не разбрасывается, не размѣнивается на мелочи и умѣетъ разграничивать дѣятельность начальника и подчиненныхъ. Онъ страшно, неумолимо требователенъ, но согласитесь, что работы такая уймища, что ему нѣтъ времени лясы точить. Согласитесь, что здѣсь все разлѣнилось настолько, что даже теперь, когда надъ нами виситъ гроза осаждающей арміи, мы не хотимъ добросовѣстно работать.
Въ моемъ дневникѣ, который я велъ въ Артурѣ день за днемъ, эта фраза записана въ ея неприкосновенной точности и глубоко запечатлѣлась въ моей памяти.
Въ своей "Правдѣ"я стремлюсь и имѣю много данныхъ сказать правду о Портъ-Артурѣ; если у меня появляются неточности, то да проститъ меня читатель, а участникъ обороны Портъ-Артура пусть возражаетъ: это только поможетъ воскреснуть правдѣ. Эпопея Артура заключаетъ въ себѣ милліонъ мелочей, отдѣльныхъ положеній, съ которыми одному лицу не справиться.
Г. Тимченко-Рубанъ являясь талантливымъ защитникомъ стараго режима и будучи убѣжденнымъ сторонникомъ того, что созданіе многообразныхъ и восхитительныхъ проектовъ крѣпостей на бумагѣ въ центральныхъ учрежденіяхъ, вполнѣ достаточно для успѣшнаго веденія войны, въ статьѣ: "По поводу Правды о Портъ-Артурѣ"пишетъ: "…Эпопея Портъ-Артура — дѣло народное, близкое каждому честному русскому сердцу, каждому пытливому уму сознательнаго русскаго гражданина. И мнѣ кажется, что каждый русскій военный, могущій внести въ вопросъ о Портъ-Артурской "акціи"(?) хотя лучъ правдиваго свѣта на почвѣ полной объективности, могущій тѣмъ умѣрить вакханалію разоблачителей, могущій ослабить горечь якобы проявившихся у Артура русской несостоятельности и русскаго непотизма, обязанъ отбросить скромность, отбросить боязнь упрека за добровольческій выпадъ въ защиту стараго режима и въ защиту лицъ, созидавшихъ Портъ-Артуръ и оборонявшихъ эту крѣпость, обязанъ громко и во всеуслышаніе сказать о томъ, что ему извѣстно положительно и безусловно"…
Мнѣ пришлось быть свидѣтелемъ обороны въ лицѣ военнаго корреспондента. Горизонтъ моихъ наблюденій былъ великъ. Я всегда зналъ приблизительно все, что творилось въ крѣпости, путемъ общенія со всѣми начальствующими лицами и неустанныхъ поѣздокъ по передовымъ позиціямъ и оборонительной линіи.
Я не былъ ни раненъ, ни контуженъ. Но я нравственно много выстрадалъ, живя въ теченіе 9 мѣсяцевъ въ какомъ-то кошмарѣ.
Я собиралъ матеріалы упорно, настойчиво, чтобы впослѣдствіи подѣлиться своими наблюденіями.
За одно только желаніе написать впослѣдствіи книгу — люди Артура, которые въ Артурѣ создавали кошмаръ, обвинили меня въ томъ, что я японскій шпіонъ, и, если бы не заступничество офицеровъ-рыцарей, я бы давнымъ-давно былъ повѣшенъ въ Артурѣ, какъ предатель.
Тотъ, кто пережилъ осаду Артура, тотъ, кто видѣлъ, что тамъ творилось, не можетъ, разъ это все онъ перестрадалъ, писать и говорить о ней покойно и хладнокровно.