Начальникъ Кван. укр. раіона
генералъ-адъютантъ Стессель.
Вотъ что пишетъ истинный герой обороны Артура, покойный Сергѣй Александровичъ…
"…Послѣднее всѣ мы находимъ совершенно справедливымъ (награжденіе Семенова флигель-адъютантомъ), но что Стессель генералъ-адъютантъ, такъ это лишній разъ ярко подтверждаетъ, какъ часто вознаграждаются стоящіе у власти за заслуги другихъ…"
Ничего не ожидая, я сидѣлъ въ штабѣ и составлялъ отчетъ. На фронтѣ и въ городѣ сравнительная тишина — текла сѣренькая жизнь осажденной крѣпости, — ни свѣта ни просвѣта.
Въ штабѣ тихо: всѣ заняты.
Вдругъ входитъ начальникъ штаба полковникъ Хвостовъ. Нѣсколько взволнованный видъ, противорѣчащій его солидной, всегда покойной, статной фигурѣ.
— Господа! неожиданная новость!
Всѣ собрались въ кабинетъ: капитанъ Водяга, лейтенантъ Мокалинскій, поручики — Князевъ, Гаммеръ и еще кто-то.
— Комендантъ кратко передалъ по телефону: пріѣхали два офицера, былъ удачный бой…
На лицахъ у всѣхъ оживленіе. Мы рады были вѣрить всему.
— Куропаткинъ наступаетъ…
Всѣ невольно продвинулись впередъ, обратились въ слухъ. На фронтѣ загудѣло сильнѣе.
— Стесселя Государь… Хвостовъ на нѣсколько секундъ остановился. Я наблюдалъ. У всѣхъ на лицахъ любогіытство.
— …убираетъ, — сказалъ кто-то весело.
— … поздравилъ генералъ-адъютантомъ, Семенова — флигель-адъютантомъ! — отчеканилъ Хвостовъ и, облокотившись на руки, пристально глядѣлъ на присутствовавшихъ.
Всѣ такъ и застыли.
Водяга вышелъ — на устахъ его играла торжествующая улыбка.
— А Смирнову?
— Кондратенко?
Всѣ разбрелись по своимъ мѣстамъ, убитые, сумрачные — словно произошло какое-то непоправимое несчастіе…
Къ 12 часамъ весь офиціальный Артуръ потянулся съ поздравленіями къ вновь пожалованному генералъ-адъютанту.
Я не хотѣлъ итти. Но мнѣ настоятельно совѣтовали принести свои "искреннія привѣтствія".
— Идите, непремѣнно идите, иначе вы наживете всемогущаго врага.
— Онъ сотретъ васъ съ лица земли, лишитъ возможности наблюдать и собирать цѣнный историческій матеріалъ — говорили опытные, дальновидные люди.
Я подчинился велѣнію разсудка и, поборовъ въ себѣ непріязнь, въ 4 часа отправилсякъ "всемогущему".
Генералъ принялъ въ высшей степени любезно. Усадилъ, предложилъ курить, весело болтая. Онъ былъ въ самомъ лучшемъ настроеніи духа и, какъ ребенокъ, не могъ побороть въ себѣ той радости, которая отражалась въ каждомъ его движеніи, взглядѣ, жестѣ.
Онъ, съ свойственнымъ ему женскимъ складомъ ума, забылъ о совершонномъ подлогѣ, объ обманѣ, которымъ онъ окружилъ Царя, все забылъ и только радовался. Радовался такъ, какъ радуется ребенокъ, котораго, вмѣсто заслуженной деры, обласкали и наградили подарками.
— Да, неугодно ли! Назначили генералъ-адъютантомъ, а я простой, сѣрый солдатъ! Какъ я тамъ, при дворѣ покажусь? Вѣдь я ни ступить ни молвить не умѣю.
— Что будетъ впереди, ваше превосходительство, неизвѣстно. Вѣдь у насъ нельзя поручиться не только за завтрашній день, въ грядущемъ часѣ мы не увѣрены. Того и гляди на тотъ свѣтъ отправишься.
На свѣтлое чело генералъ-адъютанта налетѣло сумрачное облако.
— Совершенно вѣрно, совершенно вѣрно, воевать надо, а тутъ награждаютъ…
Въ кабинетъ входилъ командиръ саперной роты подполковникъ Жеребцовъ и приносилъ "искреннія" поздравленія…
Я откланялся.
Вечеромъ зашелъ къ коменданту. Онъ давно уже жаловался на желудокъ (въ сильной степени дезинтерія) и послѣдніе два дня, по категорическому предписанію врача, не садился на коня. Выглядѣлъ Смирновъ сильно похудѣвшимъ.
На фронтѣ было тихо. Телефонъ молчалъ. Донесенія поступали рѣдко.
Только городъ обстрѣливался довольно сильно. Направо, по всей площади Стараго города, то и дѣло рвались снаряды.
Пришелъ Хвостовъ.
Комендантъ, несмотря на недомоганіе, былъ по обыкновенію и бодръ и оживленъ, увлекательно разсказывая, какъ онъ не попалъ на Дальній Востокъ въ китайскую кампанію и какъ волею судебъ очутился здѣсь теперь.
— Да, да, господа, въ серьезныя минуты жизнедѣятельности человѣка, въ тревожныя минуты, переживаемыя народомъ, нужно совершенно забыть себя, нужно жить и дѣйствовать не по сердцу, а по разуму…