В результате престижу императорского трона в глазах народа – причем в критический период его истории – был нанесен неизмеримый вред. В этом отношении «дело Распутина» заставляет вспомнить «дело с ожерельем королевы»[23](Collier de la Reine) – скандал, в который оказалась безвинно вовлечена Мария-Антуанетта, последняя королева Франции. В ее жизни и трагической судьбе много и других черт, вызывающих в памяти жизнь и судьбу Александры Федоровны, последней императрицы России.
Я однажды встретил Распутина, или, точнее говоря, налетел на него. Направляясь после занятий из Санкт-Петербурга домой, я успел уже сесть в вагон пригородного поезда на Царское Село, как вдруг вспомнил, что забыл купить вечернюю газету. Я вылетел из вагона, в который собирался войти Распутин. Я был в форме Императорского училища правоведения – треуголке, белых лайковых перчатках и все такое – и Распутин отступил в сторону. Одновременно к нему придвинулись два человека, похожие на телохранителей, – очевидно, «на всякий случай». Когда я проходил мимо Распутина, наши глаза встретились, и я никогда не забуду испытанное в тот момент неприятное чувство – с тех пор я твердо убежден, что он обладал гипнотической силой.
Мама понимала, что является свидетелем событий, подробности которых позже, скорее всего, приобретут большое значение. На страницах своего дневника за 26 июля ⁄ 8 августа 1915 г. она записала:
«Чтобы отвлечься, я попытаюсь кратко изложить «исторически» интересные детали за последний год: начали работать Императрица и Великие Княжны в августе [1914 г.]. Сначала как они были далеки! Целовали руку, здороваясь с княжнами, и этим дело кончалось. Вера Игнат[ьевна Гедройц] читала лекции в их комнате с полчаса, там всегда была А.А. [Вырубова]; затем шли на перевязки, княжны – солдат, Государыня и А.А. [Вырубова] – офицеров…
Ноябрь и декабрь [1914 г.] были периодом особенно трогательного культа Государыни – она очень приблизилась к жизни офицеров, так просто, мило и добро… сидела у их постелей, интересовалась всем – даже подробностями их жизни.
В начале декабря [1914 г.] они уехали путешествовать. С дороги присылали чудесные телеграммы от сестер – Александры], Ольги, Татьяны[24] и Анны [Вырубовой] – от последней напрасно; у нее нет никакой чуткости — «Скучаем по нашим милым раненым, к которым так привыкли». Прислали варенье с запиской «от трех сестриц». Вернулись 13-го [26-го], и Государыня слегла. Расширение сердца, усталость и какое-то серьезное оскорбление в Москве. Мы не видели ее до Рождества».
У царя Николая II была репутация человека слабого, всегда подпадавшего под влияние последнего собеседника. Судя по всему, он был очень добрым человеком, исполненным благих намерений, прекрасным отцом и мужем. Все это замечательные качества, но их недостаточно для того, чтобы играть роль успешного самодержца – роль, к исполнению которой его совершенно напрасно подталкивала жена. Мне нередко приходилось выслушивать мнение, что из него получился бы первоклассный командир полка – в том смысле, что это максимальный уровень ответственности, который он способен был нести.
Очевидно, сначала Николай согласился с тем, что нужно прижать Распутина, и даже сделал это. Но после этого не предпринял ничего против главной опоры Распутина при дворе и доверенного лица императрицы, А.А. Вырубовой. Почувствовав затем внешнее давление и требования принять меры и против нее тоже, он, напротив, встал на защиту своей жены – очевидно, из чувства личного и семейного долга, – наказал большинство известных критиков императрицы и даже изменил отношение к самому Распутину. С этого момента и критика в адрес императрицы, и неразумная реакция царя на нее только усиливались, что в конце концов и сделало революцию неизбежной. Необходимость перемен носилась в воздухе задолго до действительных событий.
Поворотным пунктом стало фатальное решение царя принять на себя командование всеми действующими войсками Российской империи – решение, навязанное ему императрицей.
Мама питала к императрице большую личную симпатию. Безусловно, у этой женщины было множество проблем. В дневнике за 17 июля [30 июля 1915 г.] мама записала: «Как же временами ее девочки, с их обычной живостью, обижают ее. Вера Игн[атьевна] рассказывала о свадьбе Одер. [?] – «в Павл[овске], там живет его старая бабушка, – немка, – и затем добавила, улыбаясь: – последнее тщательно скрывается». – «Конечно ему приходится это скрывать, я вполне его понимаю, она ведь и впрямь может оказаться настоящей кровожадной немкой», – вырывается у О[льги] Николаевны]».
24
Они всегда писали много писем в своих частых поездках. У меня сохранилось девяносто шесть личных посланий, адресованных моей матери: двадцать два от императрицы, тридцать два от Ольги Николаевны и сорок два от Татьяны Николаевны. Из них восемнадцать писем были отправлены после революции, в том числе одиннадцать из сибирского заключения в Тобольске (см. фото 22, 29 и 30).