В первые дни своего ареста муж просил меня зайти к секретарю Родзянко и сказать ему, что он находит нужным видеть председателя Государственной думы и сообщить ему важные сведения о большевиках, которые не преминут воспользоваться благоприятным для них моментом, чтобы перехватить власть в свои руки. Секретарь, фамилию не помню, доложил Родзянко, и на следующий день передал мне, возмущаясь сам такой беспечностью, что Родзянко ответил, что очень занят и не находит возможным видеться теперь с моим мужем, и секретарь добавил при этом, что Родзянко вообще не знает, что из себя представляют большевики.
Мы, жены арестованных, проявляли необычайную смелость и энергию, чтобы добиться их освобождения, но этого не так легко было достигнуть, так как нас все время уверяли, что держат их под арестом для их собственной безопасности, хотя толпа, когда ее не наэлектризовывали, относилась довольно равнодушно к арестованным после первых дней революции. Газеты левого направления старались разжигать ненависть толпы, печатая разные нелепые слухи, и вот после каких-то гнусных сообщений толпа в несколько тысяч человек, подстрекаемая агитаторами, появилась вечером у Таврического дворца, требуя выдачи им арестованных для расправы. Я старалась всегда быть вблизи того места, где был мой муж, когда что-нибудь случалось, я глубоко верила по какому-то внутреннему чувству, что в самую критическую минуту найду какую-то возможность его спасти, не зная, как и чем, конечно, и хотя это была только моя иллюзия, но я верила и этим жила. Страшные и мучительные моменты пришлось мне переживать, находясь около толпы, которая дико кричала и ревела, требуя их выдачи.