– Лови обезьяну! – крикнули у меня за спиной. – Это обезьяна убийцы! Хватай ее!
Шедшие передо мной люди широко расставили руки и преградили мне путь. Сердце в моей груди колотилось как бешеное.
Я свернула в какую-то подворотню. Двор был погружен во тьму. В углу я увидела водосточную трубу и полезла наверх. Возбужденные голоса моих преследователей, ворвавшихся во двор, эхом отдавались от стен домов. Я продолжала ползти, не глядя вниз.
Через несколько минут я сидела, съежившись, на крыше в нескольких кварталах оттуда. Я вся дрожала. Сердце колотилось так же отчаянно.
Постепенно дрожь стихла. Я раскачивалась взад и вперед, пытаясь унять сердцебиение. Надо двигаться дальше, думала я. Надо раздобыть что-то поесть. Больше ничего разумного в мою бестолковую голову не приходило.
Вскоре я смогла вычислить, где нахожусь. Сверху город выглядел совсем по-другому. Ноги едва держали меня, поэтому я встала на четвереньки, чтобы не оступиться на черепице и не сорваться вниз. Несколько раз мне пришлось перепрыгивать с одного дома на другой. Это был кошмар.
Наконец я оказалась на выступе крыши прямо напротив «Пеликану». Я осторожно глянула вниз. У сеньора Баптишты посетителей было навалом. Кто-то курил у дверей. По переулку разносились шум и смех. Хватит ли мне смелости спуститься?
От голода кружилась голова, сводило желудок. Я снова забралась на конек. С обратной стороны был внутренний двор с помойными баками. Я осторожно сползла по водосточной трубе и начала копаться в баках. Мне повезло. Кто-то выбросил мешок с черствым хлебом.
Закинув мешок на плечо, я полезла по водосточной трубе обратно и дальше, вверх по крыше, пока не нашла укромное место за трубой. Там я съела свой хлеб. Корочки были такие сухие, что мне пришлось размачивать их в водосточном желобе.
После сытости на меня навалилась усталость. Я прислонилась к трубе и стала смотреть на огромный город. Тысячи огоньков мерцали в черной ночи. Они светились так безмятежно и радушно. Но только не для меня. Я осталась одна. Повсюду подстерегали опасности.
Я так и слышала пронзительные выкрики:
«Смотрите! Это та самая обезьяна! Хватай ее! Это обезьяна убийцы!»
Обезьяна убийцы.
Почему они так сказали?
Когда до меня дошло, почему, по спине пробежал холод.
Они решили, что Старшой – убийца.
Что он убил Морру.
А вдруг полиция думает точно так же?
Может, поэтому они его и не отпускают?
А вдруг Старшой попадет за решетку?
Глава 8
Песня
Так я и просидела на крыше всю ночь. Меня терзали разные мысли. Только когда начало светать, я смогла привести их в порядок. Все будет хорошо. Ведь не я одна видела, как Морру упал в воду. Любой, кто стоял в тот вечер на набережной, подтвердит полицейским, что это был несчастный случай. Старшой не убийца. Поэтому его обязательно освободят. Что бы там ни кричали глупые люди на улице.
Теперь мне надо немного поспать. А после я наверняка придумаю, как повидать сеньора Баптишту.
Я обнаружила на крыше люк и спустилась на крошечный грязный чердак. В нос ударил запах голубиного помета. Здесь меня никто не найдет, и я отдохну.
Живот снова заурчал. У меня оставалось еще несколько кусочков хлеба. Пошарив в карманах, я нащупала там кое-что еще. Я вытащила тонкую серебряную цепочку и какую-то секунду смотрела на нее, не узнавая. А потом вспомнила. Это же украшение, которое Морру обронил на пристани.
На цепочке висел медальон. Я аккуратно открыла крышку. Внутри лежал локон, перевязанный тонкой красной ленточкой. На внутренней стороне крышки был нарисован чей-то портрет, а под ним что-то написано.
Я похолодела. Девушка на портрете – наверняка возлюбленная Морру. Это она написала эти строчки.
А теперь Альфонс Морру мертв.
Утонул и пропал навсегда.
Бедная, бедная девушка.
И бедный Старшой. Он не виноват в том, что случилось. Но он все равно никогда себе этого не простит. Это я знала точно.
Я обхватила голову руками и легла на грязный деревянный пол.
Я проспала весь день. Во сне я слышала, как вдалеке кто-то поет. Песня была печальная и красивая. Во сне я, кажется, плакала.