Переправа продолжалась три — четыре дня. Катера и шхуны подходили нерегулярно. Иногда их не было по 5–6 часов. Все это усиливало напряженность в большой массе скопившихся военнослужащих и желание во что бы то ни стало сесть на вновь подходящее судно.
21 мая все было кончено. Противник вновь подошел близко к кромке берега. Ну, думаю, пора стреляться, лучше на пирсе. Под Керчью остались в плену сотни тысяч военнослужащих. Мне самому совершенно случайно удалось уйти с последней, неожиданно подошедшей шхуной, и застрелиться я не успел. Пожилой капитан, он же моторист шхуны, знал меня лично — три или четыре раза он приходил за ранеными.
— Молодой человек, — печально и спокойно сказал он мне. — Это последняя шхуна. Больше не будет.
Я с трудом сел в шхуну, через несколько секунд противник открыл по нам прицельный пулеметновинтовочный огонь, несколько человек было убито.
Мне удалось заползти за какой-то судовой ящик и тем самым спастись. Полузатопленная, с большим креном на борт, шхуна дошла все же до песчаной косы Чушки. До сих пор жалею, что не запомнил фамилию того героического капитана, спасшего жизни сотен военнослужащих, и в их числе мою.
В районе Керчи в тот же период находился Петр Иванович Ивашутин, впоследствии Герой Советского Союза, генерал армии, зам. начальника Генштаба, начальник ГРУ. Во время керченских боев он был заместителем начальника Особого отдела армии. Это был замечательный человек — умный, профессионально подготовленный, сдержанный, мужественный… После войны мне посчастливилось работать вместе с ним в Германии, а потом в центральном аппарате в Москве. Мы поддерживали самые теплые отношения до его последних дней. Встречаясь, мы часто вспоминали войну и говорили только о Керчи. Память о той трагедии тяжким грузом осела в душе навсегда.
Дни нашего вторичного поражения под Керчью были для многих бойцов Красной Армии невыносимо тяжелыми — и в моральном, и в физическом плане. Многие остались там навсегда. Из всех дней Великой Отечественной войны для меня те две недели под Керчью были самыми тяжелыми.
Как сотруднику контрразведки, мне пришлось там самостоятельно решать необычные, сложные, порой жестокие задачи, пришлось собрать в кулак все свое мужество, всю волю, все силы.
Овладев Керчью, противник бросил все освободившиеся силы на Севастополь. После упорной, кровопролитной и героической обороны Севастополь был оставлен. В связи с этим коренным образом изменилась в пользу немцев вся обстановка на юге России. Вот к чему привела нас кровавая трагедия под Керчью.
Переправившись на косу Чушка, я упал на влажный песок и проспал часов 10–12. После длительного сна на влажном песке сильно захотелось пить. На косе Чушка шириной где 50, а где и 100 метров никаких колодцев не было. По пути к кубанскому берегу нашел лужу с водой, потом заметил воду в следах тележных колес. Вода эта была дождевая: желтоватая, с обилием дождевых червей. Именно тогда я понял, почему дождевые черви носят свой эпитет. Чтобы напиться, требовалось определенное искусство, заключавшееся в том, чтобы, попив водички, не заглотить дождевого червя: когда делаешь первый глоток, вода сразу мутнеет, и не видишь, где находятся черви. Таким образом немного удалось утолить жажду.
В конце косы Чушка, на кубанском берегу, находился Кордон Ильича (название этого места я узнал позже). Здесь я увидел колодец и обнаружил привязанное ведро с водой. Помню, что был страшно удивлен и обрадован, увидев чистую и прозрачную воду. Вода была настолько чистой, что сквозь ее искрящуюся прохладную толщу виднелось дно ведра. Кроме того, вода эта оказалась удивительно вкусной. От этой роскоши я давно отвык. Тут уж я напился вдоволь и всласть. Понемногу начал приходить в себя.
На главной дороге к Краснодару был оборудован продовольственный пункт. Всем шедшим от Крыма людям давали полбуханки черного хлеба и две банки консервов. К сожалению, у меня нечем было их открыть.
В районе города Темрюка меня остановили офицер и двое солдат. Офицер сообщил мне, что по приказу командира дивизии я должен сдать им свое оружие «для частей дивизии». Такой оборот дел меня не устраивал, и я твердо заявил им, что не являюсь офицером этой дивизии, что приказ ее командира для меня не закон и что оружие я сдавать не буду. Тогда офицер заявил, что оружие мое они отберут силой, а меня арестуют за невыполнение приказа.
Я заявил, что никаких противоправных действий не совершил, что их намерения в отношении меня являются незаконными и что если они начнут их осуществлять, то я в порядке самообороны, как офицер особого отдела, буду вынужден применить оружие. С этими словами я взял пистолет в руку.