– У вас не Альцгеймер, – безапелляционно заявляет Клэрис. – Вы ничего не забываете. На самом деле с вами происходит противоположное – у вас настолько красочные и подробные воспоминания, что они обретают яркость и правдоподобие галлюцинаций. – Она делает пометку. – Мы продолжим работать над тем, чтобы нейтрализовать триггеры, как только они появляются. Если вам кажется, что приступы стали дольше, отчасти это может быть обусловлено тем, что они случаются реже. Это необязательно плохо.
Стараясь не встречаться взглядом с Клэрис, Мадлен кивает, прикусывая губу.
Насколько заметила Мадлен, мать начала угасать за пять лет до смерти, когда полнота ее жизни начала разваливаться, как размокший пирог, и она стала терять имена, события, дитя. Хуже всего было видеть рыдания матери, потому что с каждым приступом ее горя Мадлен казалось, что отпадающие от матери воспоминания сами по себе причиняли ей боль, и если она просто их забудет и заживет более пустой жизнью, как жила до болезни, до смерти мужа, до Мадлен, то сможет опять быть счастливой. Если только она сбросит бремя памяти, то снова станет счастливой.
Мадлен читает у Вальтера Беньямина[5] о времени как мимолетном отображении, времени как скопище руин и думает о слоях жемчуга. Представляет мать жемчужиной в вине, которая растворяется до тех пор, пока на дне бокала не останется лишь песчинка.
Пока мать теряла полноту жизни, то же происходило и с Мадлен. Она взяла на работе отпуск и все время его продляла, прекратила встречаться с друзьями, и друзья перестали ее навещать. Мадлен уверена: друзья ожидали, что смерть матери принесет ей облегчение, и были удивлены глубиной ее скорби. Она не знала, как решить эту проблему. Не знала, как сказать друзьям: «Вам стало легче от того, что неловкая ситуация разрешилась, и вы ждете, что я приму ваше облегчение и ради вас стану прежней». Поэтому она не сказала ничего.
Это не значило, что друзья Мадлен скверные люди; у каждого была своя жизнь, свои интересы, собственные близкие, о которых нужно заботиться, воспитывать и оберегать. Для них было несколько обременительно общаться с женщиной, ухаживающей за матерью, у которой начинается Альцгеймер, тем более что она годом раньше потеряла отца, умершего от рака кишечника, и больше не имела близких родственников. Так много боли за раз – это неразумно, это перебор, а друзья Мадлен – благоразумные люди. У них есть семьи, дети, работа, а у Мадлен ничего этого нет. Она все понимает и ничего не требует.
Она решила участвовать в клинических испытаниях подобно тому, как некоторые присоединяется к благотворительным акциям, и теперь считает это ошибкой. Люди ходят, бегают, ездят на велосипедах, собирая средства на лечение, – вот как она должна была поступить, а не становиться подопытным кроликом. Под лежачий камень вода не течет.
Приступы происходят вот так.
Песня по радио словно зуд под черепом, как дребезжащий камешек, что перекатывается в голове, пока не попадает в идеально подходящую извилину, и вдруг Мадлен...
...в Калифорнии, сбитая с толку пассажирка в собственной голове, наблюдает за потоком встречных машин, а в небе жарит солнце. Это I-5, трасса на Анахайм. Мадлен впервые слушает альбом, из которого та песня на радио, и испытывает потрясающую самоуверенность от того, что ее желания совпадают с возможностями, от ошеломляющей свободы идти куда вздумается. Она помнит, как при виде пяти дорожных полос между нею и съездом с магистрали мгновение опьяняющего азарта сменилось жалким страхом. Она ведь справится, разве нет? Не хотелось бы заблудиться на таком громадном шоссе...
...и она возвращается, она совсем в другой машине, ее тело на девять лет старше, гора и поля – там, где им и положено. Увидев неожиданный знак остановки, она резко жмет на тормоза и, пытаясь отдышаться, считает, сколько раз могла погибнуть.
Или она на прогулке: мир на пороге весны, снег в Оттаве тает, кое-где обнажая тротуары. Зернистый асфальт мокрый и скрипит под ногами, твердость неприкрытой земли смешивается с запахом талой воды, солнечным теплом, звуками капели, и вот мир опрокидывается...
...и она, десятилетняя, на школьной спортплощадке, расшвыривает ногами камешки, расчищая место для игры в шарики, опускается на колени, чтобы руками лучше выровнять поверхность, потом вытирает ладони о вельветовые брюки, достает из мешочка со стеклянными шариками крапчатое яйцо динозавра – свой любимый, приносящий удачу...
...и возвращается, и кто-то спрашивает, что с ней, ведь она чуть не вышла на проезжую часть, она что, пьяная или под кайфом?
5
Вальтер Беньямин (1892−1940) − немецкий философ, теоретик культуры, литературный критик, эссеист и переводчик. Один из самых влиятельных философов культуры XX века