Она утешала меня, как могла, окончательно укрепив в мыслях об ангельской своей природе. И когда судороги того, что врачи называют hysterica, прекратили сотрясать мое тело, я понял, что нашу свадьбу откладывать долее нельзя. Что теперь, потеряв одну половину своей души, я умру, если проживу хотя бы миг и без второй.
И через месяц утомительных приготовлений к свадьбе, Анжелина стала графиней де ла Видэ.
Мы собирались в Париж, к моей родне, чтобы провести медовый месяц в столице, но так хотели побыть наедине, что отказались от всякого сопровождения. В карете, с которой, по моему настоянию, была снята всяческая позолота, находились только мы вдвоем, да кучер — старый солдат, откомандированный для нашей охраны полковником Бутентрэном. Мой друг прекрасно понимал нашу жажду уединения.
О, если бы я знал, что приготовила нам судьба, никогда бы не поступил так, как поступил тогда. Но ныне мне остается лишь в бессильном отчаянии вспоминать, как рано утром рокового дня карета, на козлах которой сидел молчаливый Клод Шарру (таково было имя кучера), выехала за ворота поместья ла Видэ.
Дорога до Парижа должна была занять три дня. Определяя маршрут, мы спланировали так, чтобы каждый вечер карета могла останавливаться в небольших городах с приличными гостиницами, так что никаких проблем не должно было возникнуть.
Но ведь сама история учит нас, что ничто и никогда не идет по плану. Я склонен ей верить.
За окном стояла холодная весна, и месье Шарру был до самых глаз затянут в ватник, приобретенный им с предусмотрительностью старого солдата еще до поездки. В салоне, тем не менее, было тепло. Прелестная головка Анжелины прильнула к моему плечу, и, под мерное покачивание кареты, мы оба задремали.
Не знаю, сколько продолжался мой сон, но, открыв глаза, я обнаружил, что за окном уже стемнело. Разбудил же меня резкий рывок кареты. Анжелина, просыпаясь, испуганно вскрикнула, но я погладил ее по голове, успокаивая с уверенностью в голосе, которой, на самом деле, не испытывал, и попробовал перебраться вперед, спросить у кучера, что случилось…
Второй раз нас тряхнуло еще сильнее. Я упал на пол, сильно ударившись головой, и в глазах у меня вспыхнули яркие огни. Моя супруга закричала уже в полный голос. Сердце забилось в груди, как схваченная в горсть птица. Не обращая внимания на боль в виске, царапая обивку кареты, я вскарабкался на сиденье и распахнул окошко в передней стенке.
— Месье Шарру! — заорал я, пытаясь разглядеть его в темноте, — что происходит?
Но ответом мне был лишь свист ветра. Я смутно различал фигуру кучера перед собой, но он не подавал никаких признаков жизни! Не знаю, как мне удался трюк, что я совершил вслед за этим. Конечно, и после армии я старался держать себя в форме, но никогда бы не подумал, что смогу перелезть из салона несущейся по лесу карты на ее козлы! Однако страх за Анжелину, которая уже прекратила кричать, понимая, что этим она лишь навредит нам обоим, а лишь тихо сжалась на сиденье, подстегивал меня, подобно кнуту.
Клод Шарру был мертв. Пуля вошла в затылок и вышла через левую глазницу, превратив половину лица в кровавое месиво. Воротник теплого ватника был весь заляпан кровью и какими-то темными комками — все, что я успел разглядеть мельком и в темноте. Обезумевшие лошади несли, не разбирая дороги, и только чудо, наверное, хранило нас до сих пор. По счастью, вожжи мертвец все еще сжимал в руках, и я, с трудом разогнув окоченевшие холодные пальцы, схватился за них, как утопающий, наверное, хватается за соломинку.
Но лишь только удалось слегка выровнять курс, как у самого моего уха раздался резкий свист. Быстро оглянувшись, я увидел мелькающие за деревьями темные тени. Разбойники! Судя по всему, нас догоняло не меньше десятка негодяев.
В отчаянии, я нахлестывал лошадей, и они, — хотя это казалось уже невозможным, — ускорили свой бег чуть ли не вдвое!
Сейчас, когда я всего лишь вспоминаю ту скачку по ночному лесу, мои руки начинают предательски подрагивать, но тогда страх придал мне сил.
Я гнал, не разбирая дороги. Еще несколько раз пули свистели возле моей головы, и хотя за грохотом колес и топотом копыт выстрелов было почти не слышно, их реальность была неоспорима — одна чиркнула меня по щеке, и я, вжав голову в плечи, постарался согнуться как можно ниже.
Потом я обернулся. И увидел, что моя Анжелина, маленькая, испуганная Анжелина, чье лицо было бледно, как свечной воск, высунулась из окна кареты и что-то кричит, глядя прямо мне в глаза, но ветер, свистящий в ушах, заглушал слова. Никогда мне не узнать, что она кричала. О чем, быть может, пыталась предостеречь. Я завопил, чтобы она немедленно спряталась обратно, и она, казалось, услышала, потому что быстро нырнула обратно.