Подводникам, их семьям и друзьям, женщинам из вспомогательного состава ВМС и раненым солдатам «Густлоф» казался надежным и удобным кораблем для эвакуации на запад. Для тысяч беженцев с востока, переживших ужасные лишения, прежде чем добраться до Готенхафена, «Вильгельм Густлоф» был последней надеждой. Сдерживаемые охраной на трапе, мужчины и женщины, стремясь спасти свою жизнь, умоляли выдать им специально отпечатанные пропуска. Те, у кого имелись большие деньги, готовы были заплатить любую сумму. У кого ничего не было, пытались силой завоевать себе место на корабле.
«В порту скопилось шестьдесят тысяч человек, и, как только мы опустили трапы, люди стали брать их штурмом, продираясь сквозь толпу на корабль, — делился своими воспоминаниями Вальтер Кнуст. — В суматохе многие дети были разлучены с родителями. Они либо попадали на борт, а родители оставались в порту, либо оказывались на берегу, в то время как родителей выпихивала на корабль наседавшая толпа».
На драгоценном клочке бумаги, изготовленном в корабельной типографии, которая в мирное время выпускала корабельную газету и ресторанные меню, готическим шрифтом было напечатано: «Пропуск на теплоход “Вильгельм Густлоф”». На пропуске стояли печать командования 2-й учебной дивизии подводного плавания, имя и адрес владельца пропуска и его родственников. Подводники приобретали пропуска для себя и своих семей. Беженцы, имевшие хорошие связи с нацистской партией, пытались воспользоваться ими, а те, у кого были деньги, старались купить себе разрешение на поездку.
Первыми на борт корабля дисциплинированно поднялись люди, которым удалось получить пропуска, а на причале на них с завистью смотрели тысячи собравшихся. Когда прибыли новые толпы беженцев, обстановка стала накаляться. Чтобы предотвратить отчаянный штурм по трапам в светлое время суток и попытки проникновения на борт ночью, «Вильгельм Густлоф» был отведен на несколько метров от причала. Обладатели пропусков усаживались на паром на другом конце порта и с моря всходили по трапу на корабль под присмотром охраны.
Фриц Брустат-Наваль, известный автор книг на морскую тему, сам морской офицер, активно принимавший участие в эвакуации восточных немецких провинций, поделился своими наблюдениями: «К кораблям практически надо было прорываться силой. Я помню, как сам пробивал себе дорогу руками и ногами вместе с группой раненых солдат, подлежавших эвакуации. Когда мы прибыли на корабль, еще сохранялся порядок, и нужно было предъявлять свой пропуск. Всю территорию заполонили беженцы, везде стояли повозки с лошадьми, на которых люди преодолели тысячи километров по снегу. Отчетливее всего вспоминаю лошадей и собак, прибывших вместе с обозами и брошенных затем своими хозяевами, так как их нечем было кормить. Они были всюду: в центре города и в портовых кварталах».
Баронесса Эбби фон Майдель испытала огромное облегчение, ступив на борт корабля. Жена немецкого аристократа, литовка по происхождению, она жила в Готенхафене с 1939 года, у нее был свой парфюмерный магазин. Она гордилась дружбой с профессором Адольфом Боком, художником, специализировавшимся на морских пейзажах и портретах моряков. В качестве официального военного художника он уже несколько лет имел на «Вильгельме Густлофе» отдельную каюту на командирской палубе.
Бок воспользовался своими связями и обеспечил баронессе и ее обоим сыновьям пропуска на корабль. Однако старший сын, шестнадцатилетний Бернхард, отказался плыть. Он был убежден, что в море полно русских подводных лодок и оно слишком опасно. Он решил рискнуть и передвигаться по суше. Баронесса и ее младший сын Гюнтер вспоминают, что дважды на контроле они были вынуждены предъявить свои пропуска. Затем их отвели на верхнюю прогулочную палубу в маленькую каюту под номером 40, которую они разделили с другой женщиной и ее дочерью. Они были счастливы, что оказались на лайнере, и испытывали глубокую признательность профессору Боку.
С самого рождества, которое праздновали хотя и скромно, но по традиции в прекрасном семейном поместье, баронесса не могла отделаться от ощущения надвигавшегося несчастья. Они в последний раз поужинали в семейном кругу при свечах в зале, на стенах которого висели портреты их предков. В городе говорили только о продвижении русских. Ни дня не проходило без воздушных налетов, постоянно возникали перебои с водоснабжением, отключалось электричество. И все же казалось невозможным, что Германия может потерять Пруссию. Определенно должны были возродиться немецкие рыцари, чтобы уничтожить варваров, как в давние времена! Наверняка им поможет дух фельдмаршала фон Гинденбурга, победившего в 1914 году в битве под Танненбергом русских, вторгшихся в Пруссию. Здесь он был похоронен вместе со своей женой в огромном склепе.
Но все случилось иначе. Бренные останки Гинденбургов в последний момент были доставлены из Кенигсберга на крейсер «Эмден» и благополучно вывезены по Балтийскому морю в безопасное место. А сам Кенигсберг, символ эпохи прусского просвещения XVIII века, был разрушен русскими и стал подобен захолустной рыбацкой деревне.
Итак, Майдели, как и тысячи других, покинули свой дом и отправились по глубокому снегу в порт. По крайней мере, они получили каюту и были благодарны за такую привилегию, так как знали: многие беженцы, попавшие на корабль, оказались в значительно менее комфортных условиях. На следующий день, после того как они поднялись на борт, корабль, казалось, был переполнен людьми. Многие нетерпеливо спрашивали, когда же, наконец, «Вильгельм Густлоф» начнет свое плавание?
Ночью 27 января их разбудила сирена, оповещавшая о воздушном нападении. Все должны были сойти на берег. «С большим трудом нам удалось найти место в одном из трех портовых бомбоубежищ, — вспоминает Гюнтер. — Позднее мы услышали, что сильный налет был совершен на Данциг, в ходе которого погибло много беженцев».
На Гюнтера фон Майделя, проживающего сегодня в Гамбурге, корабль произвел огромное впечатление. Его страстью были приключенческие романы, а сейчас он вдруг сам оказался участником приключения. После того как он с большим трудом на санках по глубокому снегу доставил на корабль несколько ценных фамильных вещей и три чемодана, он сразу отправился знакомиться с ним. Майделя тщательно осмотрел спасательные баркасы. Их должно было быть двадцать два, по количеству шлюпбалок, — по одиннадцать на каждой стороне солнечной палубы. Но некоторые балки были пустыми, а о баркасах, имевшихся в наличии, казалось, никто не позаботился. Они были завалены снегом, а тросы накрепко примерзли к талям. На эту деталь едва ли кто из беженцев обратил внимание, большинство были счастливы и довольны тем, что оказались в теплых и надежных помещениях корабля.
Шестнадцатилетняя Ева Лук рассказала в своем дневнике о том, как она попала на борт корабля: «Рано утром мы покинули нашу квартиру в Готенхафене. Когда мы вышли из дома, небо казалось очень высоким, так как когда я смотрела наверх, то могла видеть миллионы прозрачных снежинок.
Мы все — моя мать, отец и шестилетняя сестра Доррит — направились к порту. Помню, что это была ужасно утомительная и долгая дорога. Ледяной ветер распахивал полы пальто и заставлял слезиться глаза. Доррит плакала от холода, а мой отец подбадривал ее, потому что сильно волновался за нее. Ему не разрешили плыть с нами, и он покинул нас там, где мы сели в маленькую лодку, доставившую нас на корабль. Наши пропуска он получил за день до этого. Я боялась, что меня укачает в лодке. Мама была в отчаянии».