Несомненно, успех всей операции стал возможен также благодаря капитану 2-го ранга Бартельсу, 55-летнему морскому офицеру, на которого были возложены не самые приятные обязанности — подготовка торговых кораблей и формирование экипажей для перевозки беженцев. Он должен был не только найти необходимые корабли, но и контролировать погрузку на борт голодных и полузамерзших людей, ожидавших эвакуации в маленьких портах между Готенхафеном и Пиллау. Его штаб находился в старинном прибрежном отеле в Готенхафене, сильно пострадавшем во время войны, а сам он официально считался оперативным офицером адмирала Теодора Бурхарди, который командовал германскими ВМС в восточной части Балтийского моря.
Бартельс был опытным военным моряком. Карьеру в торговом флоте он начал в Первую мировую войну, на которую был призван совсем молодым человеком. После войны он проходил службу в морском тыловом ведомстве, а в тридцатых годах снова перешел на службу в ВМС. Во время Второй мировой войны он участвовал в операциях в Финском заливе, был свидетелем немецкой катастрофы под Ленинградом и утраты финских опорных пунктов на побережье. Когда немецкая армия начала отступать на запад, Бартельсу поручили эвакуировать войска и военную технику. Как человек, переживший отступление из Литвы и Эстонии и эвакуацию морем из Риги и Ревеля, он, пожалуй, лучше, чем кто-либо из офицеров ВМС, разбирался в вопросах снабжения и погрузки на корабли огромного количества людей. Некоторое время он отвечал за общее снабжение армии в Курляндии. Хотя он отличался педантичностью, к нему с одинаковым уважением относились и офицеры, и матросы. «Славный парень, человек, который никогда не плюнет другому в пиво», — такую оценку ему дал один из его старых друзей.
Бартельс по поручению адмирала Бурхарди прибыл в Данциг. Комендант порта, не справившись с проблемой беженцев, впал в истерику и занимался лишь бессмысленной болтовней. Бартельс знал, как можно рационально и эффективно решить этот вопрос, и поэтому перевел свой штаб в Готенхафен. Это решение было одобрено адмиралом Бурхарди и позднее утверждено Дёницем, который приказал ему оставаться в районе Данцигской бухты и организовать эвакуацию из Восточной и Западной Пруссии, «если этого потребует необходимость».
Дёниц велел своим подводникам начать эвакуацию, когда наступил тот самый «необходимый» момент. Для ее организации требовалась большая энергия и решительность. Бартельс идеально подходил для такой работы. Первым делом он отстранил от исполнения обязанностей малоинициативных офицеров и тех, кто не справлялся с возросшими нагрузками. Казалось, ему доставляло удовольствие преодолевать сопротивление и убирать с дороги людей, мешавших ему, будь они членами нацистской партии, судовладельцами или военными. Во время погрузки одного из кораблей, когда толпа ринулась на борт, он продрался сквозь нее и сам начал наводить порядок. В этот момент на пирс прибыло очередное войсковое подразделение. Он подошел к офицерам и заявил: «Я запрещаю вам подниматься на борт. Этот корабль предназначен для раненых и беженцев. Приказываю вам оставаться здесь и продолжать сражаться с врагом».
Постепенно задачи Бартельса настолько усложнились, что в Готенхафен вынужден был передислоцироваться адмирал Бурхарди, чтобы помочь своему подчиненному.
Но ни Бурхарди, ни Бартельс, ни какой-либо другой офицер, занимавшийся проводкой конвоев или эвакуацией, не могли отдавать распоряжения подводникам. Хуго Гейдель рассказал нам, что подводные силы в то время часто называли «пятым видом вооруженных сил». Подводники считались элитными войсками, которые ждали поступления новых подводных лодок, того самого чудо-оружия, которое должно было нанести противнику невосполнимый ущерб. Гитлер возлагал на подводников большие надежды, кроме того, они находились под личным покровительством Дёница.
Возможно, они действительно нуждались в такой поддержке, так как подводные силы несли в Атлантике большие потери: с 1943 года шансы вернуться из боевого похода были ничтожны.
Й. П. Мэлманн Шауэл, отец которого затонул на подлодке «U-377», пишет в своей книге «Подводные лодки под знаком свастики», что он «ни разу не слышал от бывших подводников, чтобы они после 1940 года радовались предстоящему выходу в море. Если бы у них был выбор — вернуться домой или продолжить боевой поход на подводных лодках, то в распоряжении Гитлера осталась бы лишь горстка фанатиков. И хотя новые кандидаты в подводники терпеливо ждали своего боевого крещения, это была скорее дань постоянно проводившейся пропаганде, а не стремление слышать разрывы глубинных бомб».
Й. П. Мэлманн Шауэл сообщает далее: «С 1944 года можно было заметить явное изменение в поведении подводников. Когда на берегу они заходили в служебное помещение, то приветствовали друг друга словами “Доброе утро”, а не обязательным обращением “Хайль Гитлер”. Песни типа “Мы ведь идем на Англию” и “Подлодка U-47” со словами “такая маленькая лодка и такое большое море” сменили мрачные куплеты о плохом вооружении субмарин и опасных вражеских радарах. Моряки понимали, что их песенка спета и конец близок, но никто не знал, как долго Германия сможет продержаться, и они все еще надеялись получить обещанное Гитлером новое оружие».
Когда курсант Ганс Шоттес приступил к обучению в учебной дивизии подводного плавания, то, оказавшись на борту «Густлофа», доложил о своем прибытии лейтенанту Данкелю. Шоттес знал его по студенческим годам в Берлине. Данкель, которому после ранения пришлось вставить стеклянный глаз, не поверил Шотгесу, когда тот заявил, что действительно записался добровольцем в подводный флот. «Ты, видимо, рехнулся, если хочешь залезть в этот гроб», — сказал он и пришел к выводу, что проблема Шоттеса кроется в несчастной любви.
Нельзя забывать, что в учебных подразделениях царила строгая дисциплина, и одна из задач обучения состояла в том, чтобы привить курсантам чувство причастности к категории особо избранных лиц. Преподавательский состав усердствовал, стремясь убедить их в том, что они лучшие в военно-морских силах. Таким образом воспитывалось чувство превосходства, которое определяло поведение подводников с окружающими. Когда был получен приказ об эвакуации из Данцигской бухты, подводные силы хотели провести эту операцию на своих кораблях и по своему усмотрению.
Поэтому не было никаких контактов между теми, кто в подводных силах отвечал за плавбазу подводников «Вильгельм Густлоф», и офицером, задачей которого была организация проводки конвоев, состоявших из крупных кораблей и готовившихся сейчас к выходу в Балтийское море. Этим человеком являлся капитан 3-го ранга Вольфганг Леонхардт, образцовый офицер, имевший большой опыт боевых действий в Восточной Балтике. Он командовал одним из подразделений 9-й охранной дивизии в Готенхафене. На широкой набережной между первым и вторым портовыми терминалами находился штаб Леонхардта, где его подчиненные — пять офицеров и несколько матросов — занимались разработкой маршрутов и радиообменом. Эта небольшая группа отвечала за морской район площадью семьсот миль и, следовательно, за судьбы тысяч людей и десятков кораблей. Когда суда в сопровождении миноносцев выходили в море, Леонхардт наносил их координаты на большую морскую карту и маленькими флажками помечал «надежный маршрут», который он сам для них организовывал.
В то время как на «Вильгельме Густлофе» продолжалась подготовка к рейсу, Леонхардт отправил на запад первый конвой, состоявший из больших кораблей. «Роберт Лей» (27 288 брт.), «Претория» (16 662 брт.) и «Убена» (9554 брт.) с 7000 беженцами на борту покинули Пиллау и под прикрытием 9-й охранной дивизии благополучно прибыли в безопасные порты. Капитан 3-го ранга Леонхардт быстро сформировал еще один конвой из современных грузовых судов «Минден» (4737 брт.) и «Комета» (5123 брт.) с 2500 солдатами на борту, миноносца и двух тральщиков. Но королем среди огромного эвакуируемого флота, без сомнений, был «Вильгельм Густлоф». А он принадлежал подводникам.
Утром 30 января Леонхардт, сидя в своем спартански оборудованном штабе, был вынужден констатировать, что у него больше нет ни одного свободного конвойного корабля. Однако он продолжал координировать проводку конвоев, а затем передавал все данные капитану 3-го ранга Гейделю, контролировавшему район западнее Данцигской бухты. Гейдель сообщил, что он борется с аналогичными трудностями: «К тому времени там уже царил полнейший хаос. Все новые потоки беженцев прибывали и сводили на нет нашу работу».